Лаврик молча встал, выпрямился. Лицо у него былобесстрастным, совершенно невозмутимым.

– Я искренне хочу тебя вытащить, – сказал он холодно,чеканя каждое слово, – и я нисколечко не ломаю комедию. Все обстоит именнотак, как я говорил. И если ты этого не поймешь, жаль мне тебя… Откровенноговоря, мне совершенно наплевать на ту толстобрюхую сволочь, которую ты щ и п ле ш ь. Меня всю жизнь учили заправлять яйца в мясорубку исключительно тем, ктогрешил в компании с врагом внешним. А потому меня совершенно не интересуютлюбые внутренние разборки. Но если ты заиграешься и тебя все же возьмут захвост, – а так вскорости может произойти, – то ты, обормот, шлепнешьгрязнющее пятно на к а с т у. На мундир. А этого лично мне категорически нехочется. И я тебе говорю совершенно серьезно: завяжи, пока не поздно... –Он коротко поклонился старинным офицерским поклоном. – Можешь непровожать. Дорогу найду, а дверь захлопнуть – дело нехитрое.

И вышел, прямой, как новехонький штык.

– Уписаться можно... – не без грусти пробормотал Мазурв пространство. – Сговорились вы, что ли...

Ожидание затянулось, и надолго, но Мазур переносил егостоически – его давным-давно великолепно обучили ждать часами и сутками,проявляя при этом не больше эмоций и чувств, чем колода на обочине. Тем болеечто и условия в данный момент были прямо-таки царские: лето, уютный салон машины...

Потом – как это обычно бывает, совершенно неожиданно – водворе показался классический черный «бумер», прославленный телеэкраном,остановился, заехав правыми колесами на пешеходную дорожку, и из него вылезтоварищ Удав, которого Мазур моментально опознал по сбивчивому описаниюМуслима. Все правильно, именно так подобный субъект и должен выглядеть: верзилас решительной рожей, на коей аршинными буквами выведено: клал я на всех сприветом и присвистом...

Мазур усмехнулся, глядя ему вслед. Он не сомневался, чтоэтот тип не трус, не дурак и постоять за себя способен. Но, с другой стороны,за километр видно чрезвычайно самоуверенного субъекта, полагающего себя с а м ым крутым в этой жизни. А подобные заблуждения уже не одного крутого придуркасгубили и будут губить, есть подозрения, до скончания времен…

Мазур посмотрел на часы, дал секундной стрелке сделатьчетыре оборота, решительно сказал:

– Пошли.

Они с Атаманом вылезли из машины и уверенной походкойстарожилов, знающих здесь каждый уголок и каждую бродячую кошку, направились ввестибюль. Дом был не суперэлитный, но и, безусловно, не убогий, а потому вобширном и красивом вестибюле за полированным столом восседала особапредпенсионного возраста, именовавшаяся здесь по-европейски: консьержка, матьее в рифму. Во всяком случае, в доме самого Мазура точно такая же грымза именнотак и называлась, что ей очень нравилось: как-никак, не вульгарная совковаявахтерша...

Особа, несомненно, отличалась стервозностью высшей степени,но у них с этой цербершей с самого начала сложились неплохие рабочие отношения:еще в первый визит, два часа назад, они произвели должное впечатление своимибезупречными «мурками». Более того – когда церберша узнала, кто именно изжильцов стал объектом их пристального интереса, прямо-таки расцвела отперспективы вдоволь посплетничать и напакостить. Буквально за пару минутвывалила кучу компромата. Компромат, правда, был дешевый: пьяным то и делошарашится, и такие же уголовные рожи к нему ходют постоянно, и музыку гоняетпохабную, а уж девок к себе таких таскает, что пробы ставить некуда, не вовсякий бордель с репутацией возьмут, не во всякую венерологию. Но главное –контакт наладился, появились простые и даже где-то теплые человеческиеотношения...

Вот и теперь грымза, восседаючи за полированным столом сдвумя телефонами и букетиком цветов в аляповатой вазочке, снова расцвела,предвкушая, как сейчас ненавидимого ею уголовничка потащат, надо полагать, внаручниках.

Мазур не стал ее разубеждать, послал хмурый, значительныйвзгляд, и они с Атаманом прошли к широкой лестнице, украшенной светло-краснойковровой дорожкой и кашпо на перилах. Правда, все это время в непосредственнойблизости от консьержки обретался Кентавр – на всякий случай, посколькучеловеческая природа несовершенна. Могло как раз оказаться, что эта зараза уУдава на жалованье и, наболтав с три короба для отвода глаз, может при егопоявлении условный знак подать или что-то в этом роде...

Они поднимались не особенно быстро, но целеустремленно.Навстречу спускалась симпатичная брюнетка в синем брючном костюме, с рыжимпекинесом на поводке. Пекинес, натягивая поводок, так и м о т а л с я поширокой лестничной площадке, как челнок, сопя и обнюхивая абсолютно все, чтоему попадалось по дороге – в том числе и туфли Мазура. Брюнетка бросила на нихбеглый взгляд – почему-то жесткий, неприязненный. Не исключено, что было в ихвроде бы безупречном внешнем облике нечто плебейское, заставившее этуутонченную, пахнущую тонкими духами фифочку содрогнуться от приступа классовогопревосходства. Пекинес, попрыгав возле Мазура, побежал вниз, обнюхивая каждыйуголок. Мимолетно Мазур отметил некую неправильность, но не смог облечь ее вясные формулировки, а потому перестал об этом думать. Были более важные дела.Он поднялся на второй этаж, на ходу доставая отмычку. Не стоило устраиватьспектакль со звонками в дверь и классической брехней вроде: «Телеграмма!»«Соседей снизу топите!» – Вова-Удав был парнишкой тертым и мог повести себянепредсказуемо... Благо еще два часа назад, впервые здесь появившись, онинахальнейшим образом вскрыли три замка этой же отмычкой (недомушниками-любителями сконструированной, а к о н т о р о й), осмотреликвартиру, изучили каждый закоулок, так что могли по ней теперь передвигатьсяхоть с завязанными глазами...

Мазур действовал уверенно, имея за спиной некоторый опыт.Первые два замка поддались беззвучно, а третий лишь скрипнул едва слышно,наверняка не потревожив хозяина квартиры. Еще пара секунд – и они ворвались вквартиру по всем правилам, даже не подумав достать оружие: уж одного-то Удаваони способны были уработать и усмирить в кратчайшие сроки...

Первая дверь – нету... Вторая – пусто...

В третьей комнате они Удава и нашли. С маху остановились напороге, оценив ситуацию с полувзгляда. Вот т е п е р ь можно было никуда неспешить – за отсутствием ж и в о г о клиента...

Гражданин Каразин, он же Володя Чумовой, он же Удав, в делоуже не мог быть употреблен, поскольку покинул этот мир окончательно ибесповоротно, о чем свидетельствовала черная дырка посреди лба, не такого уж инизкого. Он сидел в черном кожаном кресле, вроде бы непринужденно откинувшисьна спинку, остановившимся взором таращился на незваных гостей, которых уже невидел, – а вокруг, на коленях у него, по обе стороны кресла, валялисьцветные фотографии. Выглядело все так, словно некто, стоявший к Вове гораздоближе, чем сейчас Мазур с Атаманом, от души запустил пачкой этих самыхфотографий ему в рожу, а потом, не мешкая, нажал на спуск – и первым жемастерским выстрелом отправил к праотцам. Никаких сомнений, работал кто-тохваткий, не любитель...