Мой любимый шелковый желтый халат смотрелся на нем совершенно умилительно.

— О боже, он, кажется, сейчас на тебе треснет, — я вытерла выступившие на глазах слезы. — А ножки? Никки, какие у тебя, оказывается, красивые ножки!

— Очень смешно, — буркнул он.

— Нет, ты не котенок. Ты — цыпленок, — простонала я, а потом заметила завязанный бантом пояс, концы которого он теребил в руках. — Бантик, — всхлипнула от смеха. — Цыпленок в подарочной упаковке!

Николас сощурился, темные глаза его ярко сверкнули.

— Прости, — я замахала на него руками. — Ты такая милашка, как не поддразнить?

Никки выгнул бровь, и я пояснила, глядя в его удивительно серьезное для ситуации лицо:

— Подростковый возраст, ранимость и всё такое, — нет, это невыносимо. Снова я всхлипывала от смеха.

Никки улыбнулся, мотнул головой, резко дернул шелковый пояс, и сбросил халат на пол. Я мгновенно перестала смеяться. Ребенок? Подросток? Черта с два! Первозданная мужская красота.

Дошутилась. Сглотнула, чувствуя, как краска заливает мое лицо и шею, как огнем загораются кончики ушей. Никки расправил плечи, прямо посмотрел мне в глаза.

— Так лучше?

Я растерянно кивнула, схватилась за ворот своего платья, не зная, куда деть глаза, и все равно продолжала на него смотреть. Николас сделал несколько шагов к кровати, и теперь я видела его со спины. Нет, он совсем не стеснялся. Ему нечего было стесняться. Золотое сечение, наверное, рисовали с него.

Завораживающее зрелище? О-да, Алиана. Еще какое! Какие приличия? Это же Никки! Он и халат надел, и из ванны меня выпроваживал, не потому что сам смущался, а чтобы меня не смущать.

— Я несколько ошиблась в своей оценке, — нервно сказала я.

Николас обернулся и заинтересованно на меня посмотрел.

— У тебя не только ножки красивые.

— Приятно слышать, — серьезно сказал он, откинул одеяло и рухнул на мою постель животом вниз, лицом зарываясь в подушку.

Я проглотила истерический смешок, эта картинка была не менее впечатляющей.

— Ложись спать, Ани. Завтра поговорим, — пробормотал Никки и подвинулся к стене.

— Спокойной ночи, — укрыла его одеялом, он перевернулся на спину, довольно улыбнулся и закрыл глаза. Потянулась, чтобы погладить его по голове, а потом спрятала руки за спиной.

Иди к черту со своими нежностями, Алиана! А лучше-ка, иди ты в душ. Я кивнула сама себе, зашла в ванную, взяла сухое полотенце. Огляделась, заметив и оставленные на бортике ванной часы, и развешанные на батарее черные носки, и ярко белые мужские трусы.

От этой абсолютно домашней картинки мне стало смешно и одновременно стыдно. Совратительница нашлась! Еще неизвестно кто кого совращал. Хмыкнула, закусила губу. Кто бы мог подумать, что именно Никки будет первым мужчиной, которого я увижу голым.

Взгляд мой снова вернулся к забытым наручным часам. Прижала к груди пушистое полотенце. Пусть спит, не выгонять же его из кровати? А я пойду к Элизабет.

Тихонько вернулась в спальню, подняла с пола халат, набросила его на спинку стула, выключила свет. Постояла, привыкая к полумраку. Прислушалась к уличным звукам. Тишина, никто не ломился в двери с криками «убить монстра!» От этой мысли меня передернуло, по спине пробежал холодок.

За окном ярко горели фонари, я присела на краешек кровати, вгляделась в безмятежно спокойное лицо Николаса. Он спал, судя по мерному дыханию, глубоко. Не удержалась, дотронулась до широких бровей, очерчивая их контур пальцами, тонкий нос, и теплые нежные губы.

Он улыбнулся во сне, беззащитно, совсем по-детски. И я очнулась, подхватила полотенце, поднялась на ноги и вышла из комнаты. Спи, котенок. Пусть тебе приснятся добрые сны.

Тихо скрипели ступени под моими ногами, каждый новый шаг давался с трудом. Уходить от Никки было не просто тяжело, уходить было страшно. Пока я дошла до ванной в спальне Элизабет, меня уже трясло. Я включила горячую воду, направила на себя душ, но не чувствовала тепла. Пар заполнил небольшое помещение, а у меня стучали от холода зубы.

Идея с душем оказалась не просто плохой, а катастрофически неверной. Я натянула на влажное тело платье, с тоской посмотрела на пустующую кровать. Вспомнила, как подвинулся к стене Никки, освобождая мне место. Вздохнула. Подумаешь, голый? Что такого? Для Николаса, так точно ничего, да и для меня, в принципе, наверное, тоже. Он вырос на моих глазах, я помню, как он плакал ребенком.

Вот именно, что вырос! Ему через несколько дней шестнадцать, а на вид так все двадцать! Да уж, я всё успела разглядеть. Улыбнулась, чувствуя, как снова пылают щеки. Придется спать одной.

Снова гулко застучало сердце. Ну не в гроб же ты ложишься, Алиана! Да и Никки здесь, всего лишь этажом выше.

Я нырнула под одеяло, поджала ноги, положила голову на подушку, чувствуя сладкий запах любимых духов Лиззи, закрыла глаза.

Страшно.

В полумраке спальни за каждой тенью прячется страх. Узкая полоска света от уличного фонаря падает на напольный ковер. Она исчезнет, стоит лишь немного плотнее задернуть шторы. Но я боюсь вставать. Ожили детские страхи. Под кроватью клубится тьма, кошкой запрыгивает на белое одеяло, трется о ноги, ложится на живот, выпускает когти и почти нежно вонзает в моё тело.

От боли у меня перехватило дыхание, но, как это ни странно, я даже обрадовалась ей. Боль — это привычно, это понятно, это нормально, в конце концов! Все люди болеют. И как же не вовремя заболела Лиз. Холодно, я плотнее закуталась в одеяло. Всё познается в сравнении. Даже страх.

«Не сила делает тебя демоном», — интересная формулировка. Зато честная. Что-то всё-таки делает. По всей видимости, я сама. Усмехнулась, во рту горчило, вдохнула родной запах Лиззи.

Страшно слышать, как стучат чужие сердца. Страшно знать, стоит лишь пожелать — и они перестанут биться. Кровь, а что кровь? В сером мире так мало цветов…

Почему бы ей не разлиться?

Смешно. Еще утром не было для меня ничего страшнее новой встречи с господином Холдом, я думать об этом боялась. А теперь вспоминать о нем даже приятно. Стыд, вина? Ерунда! Чего ждать от демона? Ну не любви же! Страсть и предательство — всё, на что он способен.

Спазм скрутил живот, истерический хохот заглушило толстое одеяло. Больной демон! Вот, что действительно смешно! Вот, над чем нужно было смеяться, а никак не над Никки. Пусть бы спал в халате! И сама бы давно спала рядом.

Я закрыла глаза, представила спокойное лицо Николаса, его сонную улыбку. От этой картинки стало тепло на душе, даже боль стыдливо утихла. И я согрелась, расслабилась под тяжелым одеялом и начала засыпать.

«Алиана», — то ли зов, то ли стон. Горячие губы ласкают кожу. Злость искажает лицо Холда. Вздрагивает, просыпающийся ото сна Эдинбургский лес. Летят красные капли на белый снег — солдаты одной армии в безумии убивают друг друга.