Николас пошел открывать дверь, а я побежала на второй этаж. Чего я испугалась? Это, наверняка, охрана или Кристос с очередной порцией продуктов. Вошла на кухню, краем уха слушая щелчок открывающейся двери и холодный голос Никки: «С кем имею честь?»

«И правая бровь у него наверняка наверху», — тихо рассмеялась, подхватила со стула форменный китель. Действительно, кого это к нам принесло? Кого из моего окружения не знает Никки?

Я вернулась на лестницу, прислушиваясь к разговору, и с удивлением узнала в собеседнике Николаса Теодора Дарема. Он поднял голову и заметил меня.

— Снеговичок!

— Доброе утро, Теодор! — называть его сокращенным именем при Николасе отчего-то показалось мне неуместным. — Что привело тебя к нам? — я спустилась и встала по правую руку от Никки.

— Ты пропустила первую пару. Вчера почти тридцать человек были госпитализированы с территории университета и прилегающей к нему набережной. Часть из них наши студенты, часть просто случайные прохожие. Симптоматика более чем странная, то ли кровавый катаклизм, то ли повальный инсульт. Еще и взрыв бытового газа в нескольких кварталах рядом. Медики рассматривают версию с отравлением.

Мы стояли у открытой двери. По мере того, как Теодор говорил, мне становилось всё холоднее, и вряд ли виной тому был уличный воздух.

— Я переживал, всё ли с тобой в порядке, — договорил Тедди.

— Со мной всё в порядке, — я поежилась, отдала Никки пиджак.

— Вижу, — протянул Теодор и улыбнулся, осмотрев Николаса с ног до головы. — В таком случае, если ты действительно в порядке, может быть, пойдешь со мной в университет? Тем более, по имперскому праву у нас доклад в паре.

Николас положил руку мне на плечо и притянул к себе, согревая теплом своего тела.

— Не бойся, — шепнул он мне на ухо.

Я вцепилась в его рубашку, забывая о приличиях, о том, как это выглядит со стороны, и о том, что на сценку эту смотрит Дарем.

— До встречи? — с надеждой спросила я.

— Иди, Ани, — улыбнулся мне Никки. — До встречи.

Ральф. Там Ральф! И ему надо идти! Спрятала руки за спиной. Николас неторопливо обулся, накинул пиджак, застегнул пуговицы.

— До встречи, юный господин Холд, — напомнил о себе Теодор и протянул Никки руку.

— Всего доброго, юный господин Дарем, — коротко поклонился ему Николас и вышел в открытую дверь.

Тедди кашлянул, растерянно опустил ладонь.

— Как Ольга? — я обхватила себя руками.

— Ольга? — переспросил Теодор, словно не понимая, о ком я говорю. — Ольга в больнице.

Тедди прямо встретил мой взгляд. Он не чувствовал за собой никакой вины. Он легко забыл любовь, получив желаемое.

— Тогда почему ты здесь, а не с ней в больнице? — я надела уличные туфли.

Если Николас считает, что мне стоит пойти в университет, я туда пойду.

— И зачем мне в больницу, Ани? Что, по-твоему, я должен там делать? Держать её за руку? — Тедди продолжал что-то говорить, но я не слышала, смотрела на пустую ладонь и с тоской понимала, что снова осталась одна.

— …уверен, мы скоро увидимся, — выхватил разум фразу.

Уезжая из родного дома, я тоже была уверена, что скоро вернусь. Приеду на каникулы, обниму родителей, поцелую мальчишек. Рэндольфа я так и не поцеловала. Последнее, что я сказала ему было «дурак!» Он пририсовал мне усы на фотографии. Если бы я могла вернуть время вспять, мои слова были бы совсем другими. Я сказала бы ему, как сильно его люблю.

У меня задрожали руки, потемнело в глазах. Сердце остановилось от дикого страха. Ожил ночной кошмар, и на белом камне таяло тело Никки.

Что если я больше его не увижу?

— Я сейчас, — невежливо перебила Теодора и выбежала на крыльцо. Слетела со ступеней, лихорадочно оглядывая улицу.

— Никки! Подожди! — отчаянно воскликнула я, заметив на другой стороне серый китель.

Он услышал, обернулся на крик и побежал ко мне. Остановился в нескольких шагах от меня и понятливо улыбнулся, раскрывая объятия. Я бросилась ему на шею, всхлипнула и спросила:

— Никки, ты ведь знаешь, что я люблю тебя?

— Знаю, Ани, не волнуйся, — он рассмеялся, и я вздохнула, отпуская его. Смотрела, как он уходит и улыбалась. Теперь и я знаю, что ты это знаешь.

— Николас? — позвала его я, вновь заставив обернуться.

— Да?

Господи, откуда у него столько терпения? Ни тени раздражения.

— Ты не рассказал мне про свой якорь. Что это?

— Ты, — просто ответил он. — Я тоже люблю тебя, Алиана. Иди в дом. Простудишься.

Я кивнула, и Никки ушел. Что-то коснулось моих плеч. Я вздрогнула от неожиданности — Теодор накинул на меня плащ.

— Я бы вынес и шарф, но его я не нашел, — сообщил мне он.

— Спасибо.

— Однако я удивлен, — лениво заметил Дарем. — Не думал, что хозяев можно любить.

Ральф мог собой гордиться. Полночи его допрашивали о последнем дежурстве, справедливо (но он, разумеется, и вида не подал) обвиняя во взрыве, аварии на электростанции и потере Фостера. Утром допрос продолжился, но молодой Бонк ни разу не позволил себе не то, что нагрубить, но даже повысить голоса.

А ведь ему полночи снилась всякая муть.

— Вы утверждаете, что не имеете никакого отношения к шаровой молнии посредине зимы, курсант Бонк?

— Не имею, — со спокойной уверенностью ответил Ральф, — это за гранью моих возможностей.

— И ничего необычного во время дежурства вы не видели?

— Не видел.

Он снова стоял на ковре в кабинете ректора академии и смотрел на часы. Еще немного, и можно будет сказать, что здесь он проводит времени не меньше чем в учебных классах. Ральф мысленно усмехнулся.

Одиннадцать. Где Ник?

— Прекрасно, — вдруг улыбнулся ему господин Тобиас. — Именно так вы будете отвечать его высочеству Юрию и офицерам службы безопасности.

— Его высочество зачастил в академию, — заметил Ральф.

— Его высочество наверстывает упущенное, — серьезно ответил ему мужчина. — Я буду присутствовать при вашем разговоре и вмешаюсь, если то потребуется.

Бонк кивнул. Господин Тобиас приказал ему следовать за ним.

Неизвестность нервировала. Ему не сообщили о пострадавших от взрыва, но это совершенно не означает, что таковых не было. Гигантская шаровая молния в это время года, да в центре материка противоречит всем законам физики. Только можно ли доказать его, Ральфа, причастность к её созданию, а главное, нужно ли?

Он слишком опасен, чтобы позволить себе не подчиняться. Он и сам это понимал. Шутки кончились.