– Правильно, Вилли.

– Но из русских выйдет плохая ветчина. Чтобы мясо былосочным, скотину надо хорошо кормить. А русские едят всякую дрянь. Моя теткаГерда была в России, там в магазинах продают тухлую рыбу, комки грязи вместокартошки. И стоят очереди, каких у нас не было даже после войны. Карл, почемуони победили, а сами едят тухлятину?

– Потому что свиньи.

Мальчики за широким столом из нетесаных досок оглушительноржали. Плыл горький слоистый дым, пахло пивом, молодым потом и кровью. Все-такиуже пахло кровью.

В погребок редко заглядывали посторонние. Публика была всета же: несколько тихих пьянчуг, проститутки с бульвара, иногда приходили панкис петушиными гребнями, покуривали марихуану, громко ржали, распевали нестройнымхором похабные песенки. Между ними и компанией, сбившейся вокруг КарлаМайнхоффа, до поры до времени соблюдался тихий, взаимовыгодный нейтралитет. Ните ни другие вовсе не хотели, чтобы из-за случайных конфликтов хозяин кабачкавызвал полицию.

Разумеется, к табунку прибивались девочки. Карл равнодушноскользил взглядом по накрашенным лицам и все никак не мог остановить свой выборна какой-нибудь одной. Его раздражали однообразие и скучная доступность этихмолоденьких вульгарных бездельниц, готовых прибиться к любой компании, вкоторой много мальчиков, пива, марихуаны. Ему не нравились выщипанные в ниточкуброви, ужимки, манера закатывать и прикрывать подведенные кукольные глаза.Одеты они были почти одинаково: короткие узкие юбки из замши или плотногоэластика, трикотажные маечки с низкими декольте на спине и на груди, многодешевой тяжелой бижутерии. И пахли они одинаково: приторными дешевыми духами,потом, грубой похотью, и слова говорили одни и те же, а чаще молчали ихихикали.

Посетительницы пивной устраивали его только на одну-двеночи, не более. Но и в университете, среди совсем других девушек, не мог оннайти себе постоянную подружку.

Берлинские студентки-интеллектуалки конца семидесятых носилипотертые джинсы, кроссовки или мужские ботинки, мешковатые свитера, курткизащитного цвета. Бровей не выщипывали, любили маленькие круглые очки, огромныехолщовые сумки-мешки. Волосы мыли каждый день, но почти не расчесывали, частостриглись совсем коротко, под ежик. Никаких духов, каблуков, декольте,украшений, никакой косметики, ничего обтягивающего, яркого. Говорили этидевушки слишком много и умно, каждым жестом подчеркивали свою бесполость,независимость и совершенное нежелание нравиться. Это тоже раздражало, простоскулы сводило от скуки.

Ему нужна была особенная девушка. Не обязательно красотка,но непременно породистая, с тонкими пальцами и щиколотками, с узкими бедрами, счистым правильным лицом. Не куколка, глупо хихикающая и хлопающая глазками, нои не бесполая серьезная умная швабра. У нее должно быть ума ровно столько,чтобы слушать и понимать Карла, но не больше. Она должна быть молчаливой,немного странной, ни на кого не похожей. Она должна уметь глубоко и ненавязчивовосхищаться каждым словом и поступком Карла. Должна быть верной, преданной,готовой ради него на все.

Нельзя сказать, что в душе его успел сложиться некийконкретный идеал, по которому он тосковал в обществе случайных подружек. Меняядевочек, он вовсе не тосковал, хотя всегда знал, что было бы приятней, удобнейи надежней иметь рядом одну, постоянную.

И вот однажды дождливым мартовским вечером в погребкепоявилась новая и совершенно особенная девушка.

У нее были очень светлые, почти белые волосы, прозрачныесветло-голубые глаза, большой мягкий рот, редкие мелкие веснушки на вздернутомтонком носике. Ей было не больше шестнадцати.

Магнитофон работал на полную мощь, от ударов тяжелого рокапульсировали стены, тряслись пивные кружки. Приходилось орать в самое ухо,чтобы тебя услышали. У стойки, сидя на высоких табуретах и потягивая шнапс,пара вялых пожилых проституток обхаживала какого-то случайного пижона вдвубортном красном пиджаке.

– Зря стараешься, Магда, он «голубой»! – громко прокричалКарл в ухо одной из женщин, проходя мимо.

– Что ты сказал? – пижон повернул к Карлу длинную худуюфизиономию в спелых прыщах. – Повтори, дерьмо, что ты сказал?!

Он спрыгнул с табурета и двинулся на Карла, но тут жеполучил крепкий удар коленом между ног. Пока пижон, согнувшись пополам, хваталртом дымный воздух, Карл уже прошел мимо и уселся за столик рядом с блондинкой,отодвинув при этом ее соседку на самый край дубовой лавки. В сторону пижона онбольше не взглянул. Если тот вздумает возникать, с ним разберутся.

– Привет, – Карл прикоснулся к волосам девушки, заправил заухо легкую прядь, – как тебя зовут?

– Инга, – девушка махнула светлыми, ненакрашенными ресницамии уставилась на Карла прозрачными глазами, – а ты Майнхофф. Карл Майнхофф.

Разумеется, она знала, кто он такой. Здесь собирались толькосвои. Чужака в красном пиджаке, который по дурости забрел сюда случайно, ужевыкинули вон. Карлу даже не надо было кивать своим ребятам. Они сразу всепоняли, и не успел пижон оправиться от первого удара, как красномордыйдвухметровый Отто Штраус подхватил его, словно перышко, и отнес к выходу. Пустьподышит свежим воздухом. Чужим здесь не место.

Проститутки Магда и Сюзанна, обиженные, что им не досталсяклиент, молча пили свой шнапс у стойки и недовольно косились в сторону Карла. Вследующий раз будут знать, где снимать клиентов. А не усвоят урок – самивылетят отсюда.

– Тебе здесь нравится, Инга? – он положил ладонь на ее худуюколенку.

На девушке были узкие вельветовые джинсы.

– Да, – она опять махнула ресницами, – здесь весело.

– Здесь ничего веселого. Ты курись травку?

– Нет. Я вообще не курю.

– Сколько тебе лет, Инга?

– Шестнадцать.

– Я так и подумал. Учишься в школе?

– В медицинском училище. А правда, что ты учишься вуниверситете?

– Правда.

– Ты не похож на студента.

– А на кого я похож?

Она выпятила мягкую нижнюю губу, сдула длинную прядь,упавшую на лицо.

– Ты похож на Карла Майнхоффа.

Из бара они вышли вместе. Было темно и холодно. Моросилмелкий, частый дождь. По черному асфальту расплывались синевато-белые бликифонарей. В старых домах топили камины, пахло угольным дымом, тянуло ванилью изкондитерской на углу. Прогрохотал над головой неспешный поезд наземного метро.

Ни слова не сказав друг другу, они стали целоваться втемноте под мостом. У Инги были прохладные мягкие губы, нежная, влажная отдождя кожа. Широко открытые глаза светились, как маленькие серебряныезеркальца, и в них ясно отражались разноцветные ночные огни.