Гораздо интереснее был большой пухлый конверт, где лежало неменее чем дюжины две Юттиных фотографий – большого формата, на прекраснойнемецкой бумаге, глянцевой, с затейливым обрезом.

На одной Ютта снялась в том почти виде, в каком и вСоветском Союзе щелкались офицерские невесты – китель накинут на плечи, фуражказалихватски нахлобучена совершенно не по уставу. Вот только из одежды на нейимелись только этот китель и эта фуражка. Крайне пикантный был снимочек.

А остальные и того почище – красотка Ютта вообще в чем мамародила, в интересных позах. Этакие вот любовные сувенирчики, выполненные в духебуржуазного упадочного разврата. Как и следовало ожидать, обнаружился иснимочек бравого душки-офицерика в том самом кителе и той самой фуражке – майорлюфтваффе, гнида такая. На обороте четким, разборчивым почерком была выполненапространная лирическая надпись – этот самый Хельмут благодарил милую Ютту занезабвенные часы и выражал твердую уверенность, что они, часы эти незабвенные,когда-нибудь непременно повторятся.

«Ага, держи карман шире, – хмуро подумал Капитан,складывая снимки аккуратной стопочкой. – Хрен тебе в зубы, если еще жив, аесли сковырнулся, то и подавно пошел к чертовой матери…»

Военный совет был созван незамедлительно. Снимки вдумчиворассматривали под бутылочку, прений не было, обсуждение получилось кратким.Единогласно принятая резолюция была короткой и эмоциональной: «Если можно этомуфрицу, чем мы хужее?»

В общем, не целка, в конце концов…

Те самые внутренние препоны куда-то вмиг подевались.Операция планировалась недолго, прорабатывалась четко и была претворена в жизньпрактически немедленно, благо наступал вечер.

Прекрасную Ютту пригласили в папенькин кабинет,продемонстрировали пикантные снимочки и, не теряя времени, стали ломать – а этоони умели, приходилось работать и с диверсантами, и полицаями, и мало ли с кемеще…

Один злой следователь и целых два добреньких. Это быластарая, наработанная схема – но перепуганная Ютта понятия об этих схемах неимела и на приманку повелась быстро…

Ребята работали виртуозно. Одессит был злой – онсоответственно хмурился, грозно таращился на девушку и многозначительныминедомолвками стращал ее некими засекреченными приказами советскогокомандования, согласно коим всех любовниц немецких офицеров полагалосьнезамедлительно и без всякой пощады грузить в эшелоны, грохочущие прямиком вСибирь. Где, как известно, медведи бродят по улицам, что твои пудели, и всехчужаков, которых они не доели, непременно дожует местное население, пребывающеев каменном веке. А вдобавок к тому – рудники, сырые шахты, каторжники в цепях…

Студент, как ему и полагалось по роли, пытался смягчитьситуацию. Интеллигентно поправляя свои «минус два» в трофейной никелированнойоправе, мямлил: дескать, нельзя же стричь под одну гребенку прожженных шлюх инеосторожно оступившихся девочек из приличных семей, нужно быть добрее… Одесситбезжалостно на него рявкал, попрекая совершенно неуместным гуманизмом.

Капитан не то чтобы был тоже добрым – он попросту откровенноколебался меж двумя противоположностями, в то время как каждый пытался егоперетащить на свою сторону. Что до Ютты, она, как легко догадаться, сидела нижива, ни мертва, живо представляя себе сибирские ужасы…

Когда стало ясно, что девочка дошла до кондиции, ей сделалинеприкрытый намек на возможный путь решения столь непростых жизненных проблем –сначала деликатно, потом гораздо откровеннее…

Она ломалась недолго – в конце концов, имела уже некоторыйопыт, и ничего особенно жуткого ей не предлагали. Пунцовея и хлопая ресницами,просила только об одном: чтобы все протекало как можно культурнее, и в ееспаленке в данный конкретный отрезок времени пребывал один только герр офицер,а не все сразу.

Ну, в этом ей охотно пошли навстречу – как-никак нечубаровцы[8] какие-нибудь, приличные мальчики…

Первым девичью спаленку посетил Капитан, за ним – Одессит, адалее, как легко догадаться, Студент. Все прошло в лучшем виде, почти чтолирично: девчонка примирилась с неизбежным, а они, в общем были ребята незлые иобходились с ней нисколечко не грубо – из-за той самой атмосферы.

На вторую ночь все прошло еще проще и непринужденнее, натретью – вовсе уж привычно.

Штаб армии по каким-то своим высшим соображениям не спешилсюда перебираться – и идиллия продолжалась целых шесть дней. Трое ее персонажеймужского пола были чрезвычайно довольны жизнью, а четвертая участница… Ну, вобщем, притерпелась. Должна была соображать, что могло обернуться и гораздохуже. Учитывая все, что немцы натворили в Советском Союзе, капитанская дочка,по мнению ее новых друзей, должна быть по гроб жизни благодарна, что так дешевоотделалась…

Вот старикан-лакей – тот сразу просек все и к происходящемуотносился предельно философски.

А на седьмой день идиллия неожиданно кончилась – но отнюдьне по причине появления штабистов.

Капитан как раз торчал во дворе, лениво дыша воздухом иприкидывая, не устроить ли от скуки в городке какое-нибудь спецмероприятиевроде выявления затаившихся членов нацистской партии. Этим, правда, давно ивдумчиво занимались батальонные особисты, но к ним можно было и присоседитьсяпо-доброму…

Перед воротами остановился «виллис» со знакомым водителем –проныра-башкир из штаба дивизии, уже обосновавшегося в городке, – и, кнекоторому удивлению Капитана, с машины слезла самая натуральная гражданскаястаруха, определенно немка. Ну, положим, не такая уж старуха, однако все равнопожилая, с чрезвычайно неприятной, сварливой рожей. Подхватила объемистыйчемодан и, как ни в чем не бывало, преспокойно направилась мимо Капитана вособнячок, словно так и следовало. А башкир уехал себе преспокойно, словно и незаметив офицера.

Капитан так и стоял соляным столбом, пока непонятнаявизитерша не скрылась в доме. Потом он опомнился, пошел следом, наткнулся налакея и с ходу поинтересовался: что, мол, за хреновина? Что за старая выдраразгуливает тут как у себя дома?! И даже шапки не ломает, что характерно,перед советским офицером, освободившим ее, заразу, от гитлеровской тирании…

Старый хрен, отчего-то выглядевший гораздо более противобычного удрученным и даже встревоженным, сообщил, что эта выдра – сестра геррагауптмана, обитавшая в соседнем городе, а теперь вот объявившаяся ни с того, нис сего. Имечко ей – фройляйн Лизелотта. Именно так. Не фрау. Поскольку, надобнознать господину капитану, данная особа из тех, кого принято именовать старымидевами.

При этом старикан держался, с точки зрения уже немногопривыкшего к нему Капитана, предельно странно – понижал голос, то и делооглядывался, при первой возможности юркнул в свою комнатушку так, словно ожидалнемедленной кары за излишнюю словоохотливость. Что-то за всем этим безусловнокрылось, но к чему выяснять?