– Но как же так, Андрей Львович, – удивилсяКоротков. – Ведь деньги Мазуркевича – это и ваша работа, а не толькоработа для Алины. Пусть она от этих денег уже не зависит, но вы-то! Что же, онао вас совсем не подумала? Ей безразлично, что вы не сможете снимать своифильмы?

– Ну что вы. – Смулов слабо улыбнулся, впервые завсе время, что Коротков беседовал с ним. – Конечно же, ей это не моглобыть безразлично. Я просто не стал акцентировать это, мне, право, неловко… Яведь тоже звезда. И даже в известном смысле больше звезда, чем Алина. Потомучто «Извечный страх» прославил ее впервые, а меня – во второй раз. Я уже былоднажды звездой, после моего первого фильма, правда, это было больше десяти летназад, но меня еще помнят, особенно поклонники жанра. И люди Рудина из концернаРУНИКО стали предлагать мне контракты даже раньше, чем Алине. Так что, дажеесли Мазуркевич потеряет источники дохода, я без работы не останусь.

– Я могу узнать, почему вы все-таки остались в«Сириусе»? Почему не ушли к Рудину?

– Какое это имеет отношение к смерти Алины? Ну не ушли– и не ушли, какая разница почему.

– Андрей Львович, я настаиваю на том, чтобы вы мнеответили.

– Ну хорошо. У Рудина, видите ли, очень плохаярепутация. Минувшим летом он организовал и провел кинофестиваль «Золотой орел»,вы, наверное, слышали о нем.

Коротков молча кивнул.

– Так вот, на фестивале один за другим погибли четыречеловека – две актрисы, актер и режиссер. И Рудин Борис Иосифович, вместо тогочтобы после первого же убийства закрыть работу фестиваля и добиться, чтобы изМосквы прислали самых лучших следователей, преспокойненько довел фестиваль до победногоконца, получив в результате еще три жертвы. Служба безопасности у негоорганизована из рук вон плохо, но не это главное. Главное – он абсолютнобезнравственный тип, он, понимаете ли, не захотел ссориться со спонсорами,которые собирались получить за время работы фестиваля большие прибыли за счетразмещения рекламы. Между прочим, и наш начальник службы безопасности отказалсяработать в РУНИКО, он тоже в курсе этой отвратительной истории с фестивалем. Вобщем, кинематографическая общественность как бы объявила бойкот Рудину и егокиноконцерну. Поэтому и мы с Алиной…

Он не договорил, только судорожно сглотнул и глубокозатянулся сигаретой. Смулов очень много курил, прикуривая одну сигарету отдругой, руки его дрожали, голос иногда прерывался, но держался он все-такимужественно, вызывая у Короткова не только сочувствие, но и уважение.

– И последнее, Андрей Львович. Давайте еще раз вернемсяк пятнице, 15 сентября. Вспомните все, что касается Алины.

– Тогда нужно начать с предыдущего дня, с четверга. Шелрабочий просмотр отснятого материала, после него все кинулись поздравлять меняи Алину за тот эпизод, в котором она так удачно сыграла. Ну тот, где онабледнеет и сереет на глазах. Мастерство невероятное! Но я уже говорил, Алина –актриса с великим будущим. То есть могла бы быть… Да, простите. Так вот. Всепоздравляют, говорят хвалебные слова, аплодируют. Алина взбудоражена, она ведьи не подозревала, что ей удалось так сыграть, а тут своими глазами увидела. Онауехала домой, а я остался, мне нужно было с Леночкой Альбиковой подготовиться кзавтрашней съемке. Проработали мы примерно до половины девятого, потом япозвонил Алине. Мы решили, что мне нет смысла приезжать к ней ночевать. Алинаочень внимательно относилась к своей форме, я имею в виду профессиональнуюформу. Если утром рано предстояла съемка, мы никогда не ночевали вместе.Наверное, не нужно мне вам это говорить, но чтобы вы поняли… В общем, Алина,как правило, не очень хорошо выглядела, если мы проводили ночь вместе. Мыобычно очень долго не засыпали, и утром у нее под глазами залегала синева,появлялись морщинки. Ей обязательно нужно было спать не меньше десяти часов,чтобы хорошо выглядеть и хорошо играть. Так она была устроена. В четверг, когдая ей позвонил, мы прикинули, что если ей нужно встать в шесть утра, то надо ужеложиться. А встать нужно было даже раньше, потому что утром ей к семи надо былобыть уже в павильоне. У нас всю неделю были утренние съемки, с семи до часудня, а с часу дня в павильоне работал уже другой режиссер с другой киностудии.У нас ведь нет собственного павильона, мы арендуем, покупаем съемочные часы тона Мосфильме, то на бывшей студии имени Горького. То есть маленькие павильоны унас есть, если нужно снять сцену в квартире, в кабинете или, скажем, в купепоезда, то тут мы обходимся своими силами. А если нужно большое пространство иобъемные декорации, то, конечно, приходится в ножки кланяться и клянчить. Всяминувшая неделя была как раз такая, с семи до тринадцати в арендованномпавильоне.

– Я понял, Андрей Львович, продолжайте, пожалуйста. Выпозвонили Алине в четверг часов около девяти вечера и…

– И мы решили, что мне лучше поехать домой, иначе ксеми утра Алина будет как мороженый судак. Это ее собственное выражение. Япоговорил с ней и уехал домой. На следующее утро, в пятницу, мы встретились впавильоне на съемке. Я удивился, что Алина выглядела не очень хорошо несмотряна то, что рано легла спать. Она сказала, что вчерашний просмотр так еевзбудоражил, что она долго не могла уснуть, проворочалась без сна почти до рассвета.И играла она в то утро явно не в полную силу, это вся группа наша заметила.Короче, до часу дня мы отработали, а потом я попросил Алину привести себя впорядок. Я все понимаю, мировая слава, премия «Оскар», секс-символ русскогокино – это, конечно, будоражит кровь и лишает сна, но работа есть работа, темболее работа в арендованном павильоне. У нас оставались только суббота ивоскресенье, в воскресенье срок аренды кончался, а денег на продление срокапока нет. Так что, если актриса не в форме и мы не сумеем хорошо отснять всезапланированные эпизоды, возникнут новые трудности. Поэтому я предложил Алинесразу же после окончания съемки поехать домой, принять что-нибудьуспокоительное и уснуть. Во всяком случае, отдыхать, лежать и, по возможности,ни с кем не общаться, чтобы не обсуждать то, что ее так волнует, и небудоражить нервную систему. Алина пообещала мне так и сделать.

– После того, как она уехала домой, вы ей звонили?

– Один раз. Это было примерно часов в семь вечера. Онасказала, что приняла какое-то успокоительное лекарство, не то валерьянку, не топустырник, и валяется в постели, подремывает. Я предупредил ее, что большезвонить не буду, на тот случай, если вдруг она будет спать, чтобы не будить ее.Она попрощалась со мной до завтра, то есть до утра субботы. В субботу в семьутра снова была съемка. Ну а дальше вы знаете.

– Да, – подтвердил Коротков. – Дальше я знаю.У меня еще один вопрос, совсем маленький, и на сегодня я оставлю вас в покое.Скажите, пожалуйста, имела ли обыкновение Алина прятать деньги и ценности вкаком-то особом месте? И если да, то что это за место?

– Я не знаю, – покачал головой Смулов. – Зачетыре года мне ни разу не довелось видеть ничего такого. Деньги всегдавынимались или из кошелька, или из ящичка в мебельной стенке. ДрагоценностиАлина держала в шкатулке, которая стояла на полке в той же самой стенке. Стояласовершенно открыто, хотя и была заперта на ключ. Ключик висел на общей связкевместе с ключом от квартиры и почтового ящика. На этой же связке Алина носила изапасные ключи от своей машины и от гаража. Но это ведь только то, чтопроисходило на моих глазах. Чем дольше я знал Алину, тем больше допускал, чтосовсем не знаю ее. Впрочем, это я, кажется, уже говорил…