– П-понимаешь, мня тут не дол-лжно быть! Я так н-не планировала. Я все план-нирую, – Почему заплетается язык и выговариваются не все буквы, я не очень понимала. – Мня с дет-тс-тва учили… приуч-чили к организ-з-зации. А тут на́ т-тебе, м-мне – и в сказке оказ-заться!

– М-мра, – поддакивал кот.

– Нет, я того, ты н-не подумай, я сказки люблю, – продолжала я изливать душу. – Но тут, т-тут у кого хошь крыша поедет. Ты чучело видел? Оно со мной зд-здоровает-тся по утрам.

– Мр-ра!

– П-понимаю, с-с тобой тоже.

– Баба-яга, ик, я ж про нее тока в сказке читала! Ик! Не-эт, ты не подумай, она баб-булька хорошая. Если б она была, как у нас-с в сказках пишут! Я бы давно уже в супе кипела. А да, у нее из-жога! Ну, может сырой съела бы! А у нас, у нас человеков есть зпрещ-щено законо-нодательно!

– Мыр!

– О! Еще печка ездит, сама!

– Мыр!

– Да я понимаю, что тебе пр-привычно! Ты тут живешь. А я жив-ву не тут! Ну теперь тут, а раньше там!

– М-мыр!

– Да не в чулане, дальше! У нас там чудес нет! Ни Лих одноглазых, ни Горынычей, и Василис не серти-сет-циф-цируют.

– Мыр!

– Ну да, несчастные, в общем, люди!

Я облокотилась на руку, распластавшись по столу, уткнулась носом в привольно развалившегося кота. На мой взгляд, мы премило общались.

– З-замуж за цар-ря. Типа раз уж-ж вы к нам пожа-ик-ловали, то вот вам муж вен-це-ос-с-носный. Н-нет, я ниче, я того, раз-з нада, я пойду. А чего еще делать-та? Я ж тут беспомош-щная, совсем! Ниче не могу, ниче не поним-ик-аю! Меня спраш-шивают, штоль?

– Мур!

– Точ-чно, н-не сп-правшивают. А вот уби-ик-ть хотят мня. И ведь приб-бьють, как пить дат прибью-ть. И ведь пож-жаловаться тут у вас не-кому. Милисия у вас нет! Во-о! От нее толку-то никакого, конечно, она и у нас плохо нас берез-жет. Но у вас-с ее ваще нет! Без-законие и сам-мууправство. Может, мне в подполье уйти? А? Да, партизаны, они не из сказки. Помру младой и кр-расивой, и горевать по мн-не будет н-некому. И в-всем это безразлично.

– Мр-ра!

– Во! Тока ты мня и п-понимаешь. А Митька-а-а! Смотрит как, а-а-а? С-с с ума сойти! Но н-не п-понимает! Глазищи нахальные-э-э, ручищи загребущие-э-э. Вот сгреблась бы в ручищи эти и только в глазищи эти и смотрела. А тут этот на троне, как его… царь. Шиш ему там, на троне, положа руку на сердце. Ну не все ли равно, на ком жениться? Вон ему сколько невест подогнали! Он же государс-ственными делами занят, ему ж стока не надо! Там н-на всех хватит. И Емеле, и мне. Ну, в смысле, Емеле – Не-несмеяну, а мне… меня Митьке! Мож-жет, он замуж поз-зовет? А я б пошла. Вот ни за кого не ход-дила, а за него п-пошла б. Такого мужика тока в сказке найти можно! Никто меня н-не п-понимает!

– М-ра!

– Тока ты! – Я кивнула и стукнулась лбом об стол. Не то чтобы сильно, но, похоже, входит в привычку. – Ты наст-тоящий друг! Ты меня п-понимаешь! И я тебя п-понимаю! Ты меня у-уважаешь! И я тебя у-уважаю! Может, м-мне его соблазнить на фиг? Я такие пр-приемчики знаю! Мня Маринка научила, подруж-жка моя! Она семь раз замуж ходила, у нее черный по-пояс по соблаз-зненью. Говорит, ни один муз-зжик не устоит. Мне за это что светит? Лет сорок тюрь-мы, без пр-рава пер-реписки. У вас с нак-казаниями в-вобще как? Казнят? Со-очтут изменой царю и каз-знят? Как-то не хотелось бы в медовый м-месяц на плахе… Нам это, нам палач не нужен. И как? Как тут жить дальше?

– Мяф-ф!

– О, бабуля!

Мои душевные излияния прервал протяжный стон. Баба-яга собственной персоной стояла перед нами с выпученными глазами.

– Выпученные глаза – явный признак проблем с эндокринной железой, – на удивление гладко и без заикания проговорила я. – Тебе, бабуля, врачу показаться надо. У вас тут врач хороший есть?

Яга глотала воздух ртом, никак закрыть не могла.

– М-р! – В Тимофее взыграло смутное воспоминание о приличиях, он попытался слезть со стола, но лапы никак не упирались в твердую поверхность, подкосились, и он плюхнулся на пузо, едва поднявшись.

– Это ж как же? Это как ты? Это ж где ты нашла? Кто ж тебя надоумил? Бесстыжая! – причитала бабка, заливаясь бордовой краской. – А Тимошеньку ты, змеюка-забулдыга, пошто споила? С пути праведного сбила!

Тимошенька честно предпринял попытку возразить, но конечностями владел плохо и, издав писклявое «Мяв!», упал мордой в валерьянку.

С бабкой творилось что-то неладное, она металась по комнате, сносила все на своем пути, то захлебывалась словами, то несла что-то неразборчивое. Надо было спасать ситуацию. Тимофей блаженно улыбался, развалившись в блюдце с валерьянкой. Наши ряды несли потери. Я с большим усилием вылила остатки настойки в стакан и предложила Яге с самым невинным выражением лица:

– Ты б попробовала. Сразу отпустит. Удач-чный урожа-ай, отличный вкус-с, бу-букет… ку-купаж…

Она остановилась и замерла. В воздухе повеяло скандалом и рукоприкладством. Мне показалось, что реальность замедлилась и наваливалась на меня неизбежной угрозой. Бежать смысла не было, спасения не предвиделось, надежда на чудо тоже таяла на глазах. Откуда-то из желудка поднимался холодок. От зверского взгляда милой старушки я начинала трезветь. Методику Яги можно брать на вооружение в вытрезвителе. Предчувствуя последний миг в своей жизни, я залпом жахнула стакан настойки. Надежда оправдалась. Это помогло. Сразу стало темно, спокойно и уютно! Больше я ничего не запомнила.

Сначала проснулась от жуткой боли в голове. Затем яркий солнечный свет резанул по глазам, словно меня долбанули кувалдой. Боль усилилась. Я даже не подозревала, что могу стерпеть такую боль. Очередное утро в этом мире сопровождалось жуткими физическими страданиями, это уже становилось традицией.

– Господи, как мне плохо! Что-то я перебрала. Или малиновка оказалась крепче, чем я чувствовала, или бутылка больше, чем выглядела. Да, вчера мне не было настолько хорошо, насколько плохо сегодня, хотя результат, в принципе, достигнут. Ни одной мысли в голове нет – им там больно.

Я даже, грешным делом, подумала, вдруг Яга меня побила в отместку за выходку? Ну не может с похмелья болеть все тело. Наверное, это синяки. Оглядеть себя у меня не получилось. Голова налилась свинцом, и поднять ее, пользуясь лебедкой, не смогли бы даже три профессиональных грузчика.

В ногах что-то чавкало, вяло шевелилось и поскуливало. Догадка пришла не сразу.

– Тимоша? – еле выговорила я, сомневаясь, что кот расслышит мой невнятный стон.

– Му, – раздалось страдальческое в ответ. Видимо, на нормальное «мяу» кот сейчас не способен. Неужели от валерьянки тоже бывает похмелье? Или наказание от Яги настигло нас обоих? А потом она, видимо, складировала нас вместе на моей кровати для дальнейшего истязания.