Чимоданов безнадежно округлил глаза и бросился на пол. УмнаяДаф успела последовать его примеру. Улита и Ната замешкались, и в следующуюсекунду стали свидетелями зрелища редкого и запоминающегося. Огромный стол,который в обычном состоянии едва отрывали от пола четыре матерыхкомиссионера-носильщика, вдруг поднялся в воздух, пронесся между ними ивдребезги разбился о мраморную колонну. Вокруг стола в суетном смерче мелькалипортреты бонз, доспехи, кресла.

На лицах Наты и Улиты медленно и постепенно, точно нафотобумаге, проступило недоумение. Даф торопливо вскинула к губам флейту. Итут, возмутительно запоздав, в приемную ворвался звук взрыва. Двойная дверь,ведущая на лестницу, распахнулась в противоположную сторону. Правая створкаповисла на петле. Левая – удержалась только за отсутствием места, куда упасть.С лестницы в буквальном смысле слизнуло четыре ступеньки.

Улита поднялась и, грозно-грузная, взбешенная, надвинуласьна Чимоданова:

– Ты что это, а? Жить надоело? Ах ты, мелочь пузатая!

Петруччо стал резво отползать.

– Подчеркиваю: я же сказал «ложись»! И вообще, почему я?Чуть что, так я! – плаксиво крикнул он.

Со второго этажа спустился благополучно выживший Мефодий. Заворот он держал вырывающегося Зудуку.

Оказалось, когда Чимоданов отвлекся, Зудука вставил в ухочеловечку, слепленному из пластиковой взрывчатки, детонатор, а к детонаторуприсобачил устройство для подрыва, состоящее из дешевых электронных часов ипальчиковой батарейки.

– Ревнючку устроил! Устранил конкурента! Единственного изпоследней партии, который имел шанс ожить! – сердито пояснил Чимоданов.

Услышав об этом, Улита сразу смягчилась и передумала убиватьЗудуку.

– Ревность – великое чувство. По себе знаю: на один поцелуйлюбви всегда приходится два пинка ревности. В таком разе я оправдываю тебя,друже!.. И вообще хорошо, что нет Арея. Подумать только: светлая играет нафлейте в резиденции мрака! Если Лигул узнает, он перекусает всю канцеляриюначиная с меня, – заявила она.

– Почему с тебя?

– Потому что я самая полнокровная, а он тайный вампирюка. Ужя-то знаю.

– Да ладно тебе, не придирайся! Ну, прозвучала один размаголодия – что тут такого? – с усмешкой спросил Меф.

Он и сам был удивлен. Мефу казалось, Даф говорила ему, будтомаголодии Эдема на Большой Дмитровке, 13, вообще не имеют силы. Однако теперьоказывалось, что силу они все-таки имеют, да еще какую. Видно, дело тут было нев технике, а в моральном аспекте.

Разъяснения подоспели почти сразу, правда, от Улиты:

– Буслаев! Ты просто внебрачный парнокопытный сыннепарнокопытного осла! Повторяю по буквам: здесь резиденция мрака! Посольство,представительство Тартара, а посольства всегда были территорией иностранногогосударства! Это все равно что поставить виселицу посреди Эдемского сада ивздергивать на ней тех, кто сделал за день меньше трех добрых дел… А, как тебетакое?

Даф поморщилась. Слова Улиты граничили с кощунством.

Ведьма потянулась и, не откладывая, материализовала метлу.Метла была новая, полетная, со сверхзвуковой обвязкой и золоченымнабалдашником, как у трости. Использовать ее для уборки было почти кощунство,Улита, однако, не разменивалась на мелочи.

– Ну ладно! Все еще успеют убраться: мы в приемной, аЧимоданов со своим монстром куда подальше, – сказала она.

– С какой это радости? – не понял Петруччо.

– Шефу надо дать время остыть, если он явится не вовремя.Арей, конечно, вас простит рано или поздно, но если вы сейчас окажетесь рядом,прощать придется ваши бренные останки, – пояснила ведьма.

– А… Ясно! Свистнете мне, когда Андрей будет на подходе! –сказал Чимоданов.

Улита вызвала комиссионеров, и сноровистые пластилиновыелюди принялись наводить порядок. Вставляли стекла, заметали, извлекали изнебытия новую мебель. Один из них по ходу дела попытался утянуть завернутый вбумажку эйдос, но, когда он разогнулся с эйдосом в руке, первое, что он увидел,была властно протянутая ладонь Улиты.

– Как раз собирался вернуть. Думаю, что за бумажка лежит?Может, нужная какая? Может, документ какой? – забормотал комиссионер.

Улита взяла у него эйдос и сунула в карман. «Благодарствую!»– сказала она, одним звучанием этого простого слова заставляя комиссионераразмазаться по стене.

Когда уборка завершилась, Даф внезапно обнаружила, что неможет найти Депресняка. Даже стук миской об пол, обычно способный извлечь котачуть ли не с того света, не принес обычного результата.

– Депресня-я-ак! Депресня-я-ак! – звала Даф.

Комиссионеры ехидно извивались пластилиновыми спинами. Ониоткровенно потешались.

– Со стороны можно подумать, ты жалуешься на плохоенастроение! – сказал Меф.

Он вечно подтрунивал над Дафной. Даф это поначалу возмущало,пока она не разобралась, что в варианте Мефа насмешки скорее свидетельствуют оналичии чувства, чем о его отсутствии.

Поиски кота успехом не увенчались. Кот не был найден как вцелом, так и во взорванном состоянии.

– Может, он испугался взрыва? – робко предположила Даф.

Меф недоверчиво усмехнулся:

– Твой котик? Такой испугается, только если его отбивнаябудет недостаточно радиоактивной.

– Очень смешно. Тогда где он?

Меф кивнул на выбитое взрывом стекло:

– Ушел гулять.

– Что лысому крылатому коту делать на улице в январе? Он нелюбит холода!

– Протестую: через тридцать шесть часов уже февраль! –заявил Петруччо, любивший дебильно уточнять факты. Это настолько стало частьюего натуры, что нередко Чимоданова можно было встретить за довольнонеожиданными занятиями: например, за выразительным чтением вслух расписанияэлектричек или подсчетом того, сколько раз буква «а» встречается вэнциклопедическом словаре.

– В феврале, конечно, гораздо теплее. Я всегда знала, чтотвой кот дружит с головой только час в сутки. В остальное время он на нее дуется,– со смешком сказала Ната.