- Как-то не заладилось у вас с Марлен, - сказал маркграф, поднявшись на второй этаж и облокотившись на перила. – Наверное, вам лучше уехать.

Уехать? Как он себе это представляет? Конечно, милорд Огрест не знает, что мне некуда ехать. И не на что, к слову говоря.

- Я выплачу вам месячное жалование, - продолжал он тем временем, - потому что это не ваша вина, что Марлен так повела себя.

- Месье Огрест, - перебила я его. – Почему вы не хотите дать шанс и вашей племяннице, и мне?

- Что? – он недоуменно приподнял брови – точно так же, как госпожа Броссар, а потом нахмурился. – О каком шансе речь?

- Дайте мне неделю, чтобы я попыталась наладить отношения с Марлен, - сказала я твёрдо. – Если за неделю не справлюсь, можете отправить меня домой без жалованья.

Он помолчал, а потом сказал:

- Вы – странная.

- Почему? – теперь настала моя очередь удивляться. – Месье! Если вы о красных сапогах, то уверяю…

- Мадемуазель Ботэ, - он обратился ко мне на таком безупречном французском, что я невольно засомневалась – а так ли безупречно моё произношение. – Я не в восторге от ваших красных сапог, но снимать их с вас не собираюсь.

- Очень этому рада, - поддакнула я.

- Носите на здоровье! Но вы – гувернантка. Вы не обязаны нянчиться или лечить Марлен. По вам видно, что вы привыкли совсем к другому обществу. Боюсь, мы вам не подходим. От вас на милю веет столицей, изысканными манерами и утонченностью, а мы – всего лишь провинциалы. Вам не место здесь. В Шанталь-де-нэж люди не относятся к жизни так легко, как привыкли относиться в столице. Здесь всё либо чёрное, либо белое, нет полутонов. И ваши красные сапоги… - он сбился с тона и замолчал.

Боже! Он даже покраснел, насколько я смогла разглядеть! Что же такого в этих красных сапогах, если даже маркиз Людоед был ими смущен?

- Всё-таки, виноваты во всём они, проклятые, - сказала я и улыбнулась. – Ну же, месье Огрест, не дайте запугать себя каким-то женским сафьяновым сапожкам. И разрешите мне проявить себя, именно как гувернантке. Вы ведь не зря попросили учительницу из столичного пансиона. Вы видите, что Марлен не хватает общения именно с образованными, чуткими, деликатными людьми, - тут я беззастенчиво рекламировала себя, но кто ещё скажет о тебе хорошее, кроме тебя самого. – Всего лишь неделя – вы ничем не рискуете. Я уверена, что смогу понравиться вашей племяннице, и никакие красные сапоги не станут помехой нашей с Марлен дружбе.

- Вы не понимаете, - он вздохнул и потёр ладонью лоб. – В этих краях очень живы суеверия. И по местным поверьям, красное носят только ведьмы.

Ведьмы? Марлен назвала меня ведьмой сегодня утром… Возможно, всему виной именно мои щёгольские сапожки. Вот так - захочешь выглядеть модно, а заработаешь репутацию ведьмы.

- Тем более, вы должны позволить мне остаться, - заявила я решительно. – Вы же не хотите, чтобы ваша племянница и дальше была убеждена, что красный цвет – признак ведьмы. Однажды вы повезете ее в свет, представите обществу, и разве не будет ей стыдно, когда она закатит истерику из-за того, что её величество наденет алое платье? Между прочим, её величество очень любит красный цвет. Именно поэтому он и вошёл в моду. Но вряд ли кто-то всерьёз посчитает нашу королеву ведьмой.

Несколько секунд Огрест смотрел на меня, а потом глаза его прищурились.

- А вы умеете убедить, мадемуазель Кэт, - сказал он, и в его голосе мне почудилась добрая усмешка. – Говорят, ведьмы чаще всего превращаются в кошек. У вас нет такого таланта?

- Нет, месье, - заверила я его. – Такому в пансионе мадам Флёри не обучали.

- Хорошо, даю вам неделю, - разрешил он. – Но ни днём больше. Скоро начнутся метели и снегопады. Мне не хочется, чтобы ваша карета намертво застряла где-нибудь на перевале. За двадцать миль до ближайшего жилья.

- Вы очень добры, - я сделала книксен и скромно потупилась. – Разрешите тогда задать вам вопрос… Чисто из профессионального интереса.

- Спрашивайте, - позволил он.

- Почему вы сказали, что Марлен вас не любит? – выпалила я и посмотрела ему прямо в лицо. - Вы поссорились? Вы чем-то обидели её?

Я ожидала, что и тут придётся вытаскивать каждое слово клещами, но Огрест ответил сразу:

- Нет, ничем не обидел, - сказал он резко. – Но Марлен – непростой ребенок. Я уже говорил вам. Она рано потеряла родителей, много пережила, мы должны относиться к ней снисходительно.

- Она потеряла родителей, когда была младенцем, - возразила я. – Вряд ли для ребенка её возраста это такой болезненный удар. Рядом с ней мадам Броссар, вы…

- Вот поэтому я ещё раз напоминаю, что вы – не семейный врач, - сказал Огрест вроде бы мягко, но мне сразу расхотелось с ним откровенничать и расспрашивать. – Проявите свои профессиональные качества, если есть такое желание. У вас неделя.

- Благодарю, что разрешили, - сказала я быстро. – Будет ли мне позволено действовать своими методами?

Маркграф посмотрел на меня с сомнением, а потом словно бы нехотя кивнул и предупредил:

- Только не навредите никому.

- И в мыслях не было! – возмутилась я. – Как вы могли подумать!

Он пробурчал что-то невнятное, а я сразу перешла в наступление:

- Позвольте мне съездить за каплями для Марлен?

- Зачем вам? – угрюмо спросил Огрест.

- Хочу посмотреть город, - я пожала плечами, показывая, что никакого злодейства не замышляю.

- Хорошо, действуйте на своё усмотрение. Я распоряжусь, - сказал маркграф и ушел, а я осталась в коридоре, кусая губы и пристукивая каблуком.

Возможно, разумнее было бы взять деньги и вернуться, но маркиз Людоед словно бросил мне вызов, и я просто не могла его не принять. Вот так расписаться в собственной беспомощности и уехать? Меня посчитали ведьмой из-за какой-то глупости, и я заплакала в платочек и гордо удалилась в столицу? Чтобы вы потом насмешливо кривились, месье Огрест, когда слышали о пансионе мадам Флёри? Нет, такого удовольствия я вам не доставлю. Посмотрим, сможете ли вы избавиться от меня.

Но больше всего меня возмущало отношение к Марлен. Если ты – дядя, если ты любишь племянницу, которая осталась сиротой, то зачем создавать вокруг ребёнка какой-то ледяной шар? Почему не рассказать о ней всё, не обсудить её характер, привычки, чтобы мне проще было подступиться к девочке? К чему было доводить её до истерики, когда можно спокойно объяснить, что красные сапоги – не ведьминский знак, а просто красивая обувь.

И госпожа Броссар… Какую роль она играет в этой истории? Добрый ангел-хранитель семьи или, наоборот, злой гений? Что она там нашептывала Марлен на ухо? Может, молитву читала, отвращающую нечистую силу?

После обеда я подошла к господину Планелю и объявила, что еду в город вместе с ним. Госпожа Броссар слышала это и недовольно нахмурилась.