Мертц уже давно над этим размышлял и наметил кандидатуры, одну из которых успел даже безуспешно испытать в деле. Ныне, располагая согласием губернатора, ротмистр попытался выпросить у начальства деньги на оплату агентуры, а покамест провел собеседование с еще одним кандидатом.

Мертц понимал, что приставляемый к о. Илиодору сотрудник должен быть одновременно и писателем, не в пример околоточным, составляющим отчеты для полицмейстера. Поэтому ротмистр остановил свой выбор на отставном поручике Б. А. Пучковском. Этот пожилой, высокий человек, рыжеватый с проседью, в пенсне сотрудничал в царицынской печати.

Выслушав предложение Мертца, Пучковский, вероятно, решил, что на такую тему жандармы никаких денег не пожалеют, поскольку запросил целых 50 руб. Начался торг. Одновременно ротмистр предложил Пучковскому сделать пробную запись одной из речей о. Илиодора. Поручик поспешил на подворье и на следующий день доставил отчет, встретивший у Мертца полное одобрение: «судя по этой записи, не переписанной набело, Пучковский вполне способен почти дословно записывать чужую речь».

Тем временем Семигановский, возмущенный аппетитами мертцевского кандидата, отверг весь план своего помощника, распорядившись найти сотрудника среди «преступного элемента», якобы окружающего о. Илиодора, а тексты проповедей добывать у какого-нибудь мелкого репортера за 20–25–30 рублей в месяц.

Но Пучковский, видно, сильно нуждался в деньгах, поскольку согласился сотрудничать за 30 руб… Приняв его, жандармы прежде всего проверили достоверность его первого донесения от 19.VII путем сравнения с отчетом полицмейстера.

10. VII был приобретен и второй сотрудник из числа илиодоровцев, вращавшийся между рабочими и имевший установить виновников поджогов. Но, по-видимому, этот второй агент не нашел никаких улик против о. Илиодора.

В те же дни у жандармов произошла и вторая перемена, непосредственно коснувшаяся бедного иеромонаха. На смену Мертцу был назначен ротмистр И. Е. Тарасов. В отличие от своего незадачливого предшественника, который годами ограничивался копированием донесений полицмейстера, Тарасов отличался цепкой хваткой настоящего жандарма. К о. Илиодору никакого почтения не испытывал и вообще считал, что «с ним церемониться в случае надобности нечего».

Вот этому творческому союзу Тарасова и Пучковского предстояло наладить слежку за о. Илиодором. Глазами этих двоих на иеромонаха отныне смотрел Семигановский, а значит и Курлов, «за министра» принимавший дальнейшие меры.

Миссия Пучковского увенчалась полным успехом. Обладая отменной памятью, поручик легко запоминал все сказанное о. Илиодором. В отличие от городовых, хорошо понимал все недомолвки и экивоки оратора, мог описать предысторию любого затронутого вопроса. Глубиной своего погружения в тему эти отчеты выгодно отличаются от полицейских. Однако картину портит чисто газетный стиль репортера, получающего построчную плату и потому растягивающего текст в высоту, с изобилием малозначительных подробностей и художественных описаний.

Впрочем, даже этот талант иногда путал — где о. Илиодор говорит о сухопутной поездке, а где о водной, кого именует «атаманом шайки разбойников» (обычная илиодоровская кличка для председателя I Государственной думы Муромцева, а Пучковский едва ли справедливо относит это прозвище к Толстому).

Пучковский так успешно внедрился в круг илиодоровцев, что не только они считали его своим, но и сам он уже не мог понять, кто для него о. Илиодор — только ли объект наблюдения? Искренне заинтригованный этим феноменом, поручик пристально следил за ним не только ради заработка: «По своим противоречиям и в то же время душевной искренности его речей и проповедей он для меня, как и для многих других лиц, привыкших наблюдать и вдумываться, является серьезной психологической загадкой. И таково мнение большинства царицынской более развитой беспристрастной интеллигенции, с представителями которой мне приходилось разговаривать».

Но интеллигенция сторонилась подворья. Поэтому отчеты Пучковского бесценны.

Духовное следствие

Указы Синода о назначении двух следствий застали преосв. Гермогена в Казани, где он находился вместе с миссионером Скворцовым. 16.VI владыка сообщил Синоду, что поручил расследование по прежним и позднейшим жалобам трехчленной комиссии. Но лишь 23.VI преосвященный особой резолюцией назначил следователей.

Вскоре еп. Гермоген вместе со Скворцовым направились из Казани прямиком в Царицын, не заезжая в Саратов.

При торжественной встрече архипастыря на пристани чуть не произошла трагедия. Пароходные мостки, по которым толпа переходила с берега на конторку, не выдержали тяжести и обрушились в воду, увлекая за собой богомольцев, певчих, полиции и самого о. Илиодора. К счастью, никто не пострадал. Упавшие выкарабкались из воды с помощью своих товарищей. К отрезанной теперь от суши конторке причалил казенный пароход и забрал застрявших там людей, а затем вместе с прибывшим пароходом направился к другой конторке, на которую пустили только духовенство. Сюда и сошел преосв. Гермоген.

Любопытно, что падение мостков было воспринято толпой как покушение на о. Илиодора, а треск ломавшихся перекладин принят за выстрелы.

Благословив народ, преосвященный сел в карету и медленно, в сопровождении толпы, поехал на монастырское подворье, где совершил Литургию. До и после богослужения он говорил речи, в которых касался скорбей, претерпеваемых о. Илиодором, и призывал народ молиться за своего пастыря, беречь его и охранять.

Затем сам о. Илиодор, приглашая паству на очередное патриотическое торжество, добавил: «Затем возблагодарим Бога, что Он не нашему дорогому гостю, а нам первым дал испытать крепость пароходных мостков… А теперь уходите!».

Следствие по обеим жалобам на о. Илиодора, проводившееся в соответствии с главой II раздела III Устава духовных консисторий, было поручено царицынским священникам о.о. Иоанну Протогенову из Покровского храма и Льву Благовидову из Скорбященского. В соответствии со ст.200 того же Устава саратовский губернатор назначил к следствию депутата — правителя своей канцелярии Н. А. Шульце. Делопроизводителем выступил командированный из Саратова столоначальник консистории Кречетович.

Гр. Татищев обвинял преосвященного в том, что он нарочно выбрал следователем о. Льва Благовидова, который, «как известно», состоит «в весьма близких отношениях с обвиняемым». На самом деле о. Благовидов скорее мог считаться врагом о. Илиодора, поскольку дружил с Бочаровым и был памятен илиодоровцам по прошлогодней конфискации антиминса.

Для начала следователи решили получить показания гласных Царицынской думы, подписавших жалобу. 2.VII преосв. Гермоген запросил у управляющего синодальной канцелярией С. П. Григоровского текст жалобы и список жалобщиков. «[В] этом крайнее затруднение». Последовал ответ, что в Синод этот текст не поступал.

Открытое 3.VII, фактически следствие началось лишь 10.VII, с приездом в Царицын Шульце, когда назначенный Синодом месячный срок уже истек. Допросили прежде всего самого о. Илиодора. Довольно точно изложив инкриминируемый ему фрагмент речи 9.V, он передал свою фразу о гласных так: «Подлинно они поступили так, как поступают в таких случаях или сознательные негодяи, или необразованные невежды». Прямо же негодяями он гласных, дескать, не называл. Это все «подлая ложь и клевета». Когда Шульце напомнил, что в недавней беседе с губернатором о. Илиодор не отрицал своего оскорбления, тот возразил, что и тогда воспроизвел ту же формулу.

Эту же, очевидно искусственную, формулировку следователи выслушали при допросе указанных о. Илиодором свидетелей