из числа его прихожан. 24 из 26 лиц воспроизвели ее в одном и том же виде: «так поступать могут только сознательные негодяи или необразованные невежды». По прошествии двух месяцев илиодоровцы излагали и злополучную фразу, и общий план речи очень четко и всегда одинаково. Очевидно, источником для показаний были не собственные старые воспоминания свидетелей, а свежие инструкции, данные им о. Илиодором перед допросом. Поэтому илиодоровцы даже под присягой повторяли эту формулу, как мантру, надеясь, что она спасет их батюшку от наказания.

Кузьма Косицын воспользовался допросом, чтобы произнести пылкую речь в защиту священника: «О. Илиодора знает как пастыря самоотверженного, духовного отца и талантливого проповедника. На богослужениях, им совершаемых в монастыре, бывает всегда и слушает его проповеди. В деятельности о. Илиодора он никогда не находил ничего вредного, кроме полезного для православной церкви и для русского государства» и т. д.

Допросили и неподготовленных свидетелей, но их показания разительно отличались. Из 29 человек 28 заявили, что вовсе не слыхали ту проповедь, и лишь одна женщина отметила, что в тот вечер не слышала бранных слов про гласных. Вероятно, эти лица, не будучи научены правильной формуле, боялись навредить батюшке какими-либо показаниями.

Следователи допросили, уже без присяги, двадцать гласных городской думы, мастерски поставив им вопросы. Во-первых, спрашивали, присутствовало ли допрашиваемое лицо при произнесении о. Илиодором инкриминируемой ему проповеди. Разумеется, собеседник отвечал отрицательно, поясняя, что знает о проповеди из газет. Несколько гласных попытались было сослаться на частные сведения, но указать своих информаторов никто не пожелал. Затем следовал вопрос: а верите ли вы вообще газетам? Каждый третий отвечал, что не верит. Используя этот сценарий, следователи не оставили от думской жалобы камня на камне.

Из числа инициаторов думской жалобы только В. С. Мельников высказался против о. Илиодора, указывая на вредность его проповедей для города. А. Н. Зайцев и А. В. Репников помалкивали. Главного оратора против о. Илиодора Ю. Ю. Филимонова следователи предусмотрительно не допросили.

Нашлись среди гласных и сторонники иеромонаха. Я. И. Перфильев заявил, что, как верующий человек, не оскорбился бы даже в том случае, если бы духовное лицо обозвало его вкупе с собратьями негодяями или свиньями. И. Н. Рысин, брат лидера царицынских союзников, дал подсудимому блестящую характеристику: «он лично несколько раз беседовал с о. Илиодором, и он производил на него самое лучшее впечатление и вызывает к нему доверие и душевное расположение; служит он, о. Илиодор, образцово и примерно; молящиеся всегда жаждут послушать проповедь о. Илиодора с захватывающим интересом; о. Илиодор говорит красноречиво и иногда горячо; о. Илиодор много трудится на пользу Православия, и за резкие выражения судить его нельзя».

Оставались еще две группы свидетелей — лица, слушавшие проповеди о. Илиодора в силу своих служебных обязанностей, то есть городовые и репортеры. Они в один голос подтвердили факт произнесения иеромонахом злополучной фразы. Путались только в ее точной формулировке и датировке. А один из городовых припомнил вторую проповедь (23.V), где о. Илиодор повторил и уточнил свои слова. Следователи дотошно выясняли, делали ли репортеры какие-то заметки непосредственно по ходу проповеди, но это было уже несущественно, поскольку эти лица допрашивались не как авторы статей, а как очевидцы.

Местные газеты писали, что репортеры уклонились от показаний, а один даже сбежал с допроса, увидав в окно о. Илиодора с десятифунтовой палкой. Однако и немногого сказанного было вполне достаточно для выяснения истины.

Помимо показаний, сотрудники «Царицынского вестника», по-видимому, передали Шульце письмо илиодоровца А. И. Быцко редактору их газеты от 31.V, где тот, уточняя заметку о проповеди 9.V, между прочим засвидетельствовал инкриминируемую священнику фразу.

Шульце, и без того изумленный очевидным стремлением духовных следователей во что бы то ни стало опровергнуть вину о. Илиодора, 21.VII заявил своему начальству, что следует допросить других свидетелей, в том числе этого Быцко, причем расследованию подлежит не только проповедь 9.V, но и уточнение ее 23.V.

Переслав это заявление преосвященному, заменявший губернатора Боярский поспешил доложить Столыпину о явно пристрастных действиях следователей, желавших «повернуть дело во что бы то ни стало в пользу обвиняемого» в угоду еп. Гермогену, будто бы снабдившему их «инструкцией».

25. VII преосв. Гермоген получил следствие и 3.VIII сдал его на рассмотрение консистории. 12.VIII он известил Синод о ходе дела, объяснив, почему не удалось уложиться в назначенные сроки.

Рассмотрев собранные следствием материалы, консистория прежде всего отринула показания гласных, лично проповедь не слыхавших. Свидетельства городовых и репортеров признала бездоказательными ввиду разноречий и путаницы. Достоверными, таким образом, остались лишь показания самого о. Илиодора и подготовленных им свидетелей. Он же, говоря, что так поступать могут негодяи или невежды, охарактеризовал не гласных, а их поступок, следовательно, не оскорбил их. Поэтому консистория признала о. Илиодора оправданным по недоказанности обвинения. «…безбожники и богохульники посрамлены», — торжествовал о. Илиодор.

Доводы Шульце консистория проигнорировала по формальным соображениям, находя, что его заявления выходят за рамки его полномочий как депутата от гражданского ведомства: будучи лишь наблюдателем, он пытается выступить в роли свидетеля и обвинителя. Кроме того, его предложение рассмотреть и вторую проповедь является попыткой расширить производство следствия. Все эти действия Шульце были признаны консисторией «неправильными, незаконными и пристрастными». С больной головы на здоровую!

Окончательное решение консистории было вынесено 24.VIII, утверждено преосв. Гермогеном 31.VIII и доложено им Синоду рапортом от 13.IX. Теперь владыка мог с уверенностью свидетельствовать: «…жалоба гласных думы оказалась крайне пустой и ничтожной по своему предмету и содержанию и также непосредственно почерпнутой из клеветливых газетных вымыслов и сплетен. Да и сами гласные жалобщики вскоре затем уличены были и обвинены в тяжком преступлении по службе — незаконной растрате и расхищении около двухсот тысяч городских денег». 20.I.1911 Синод признал о. Илиодора не подлежащим ответственности в порядке духовного суда по этому делу.

При втором следствии, по жалобе Максимовой, о. Илиодор придерживался приблизительно такой же линии защиты: речь искажена газетами, на самом деле он никого не оскорблял и вообще говорил не о Максимовой, а о порядках в собраниях Царицынского общества трезвости. Свидетелями выставил тех же прихожан.

Одновременно в новых проповедях (29.VIII, 5 и 8.IX) о. Илиодор продолжал обличать «Катеньку», которая продолжала свою псевдоблаготворительную деятельность, устроив спектакль в пользу бедных воспитанниц 2-й Царицынской женской гимназии. «Неужели г-жа Максимова, жена миллионера, не могла попросить своего мужа дать одну, две, даже десять тысяч рублей и помочь бедным, стремящимся к образованию? Нет, она сочла нужным устроить комедию и сама, как дочь Иродиады, будет ломаться на сцене за те несчастные рубли, которые понесут в театр дурные и хорошие люди. Нет, это не добродетель, а бесстыдное оплевание добродетели». Это выражение о «комедии», разыгрываемой женами богатеев, он повторял неоднократно.

5. IX следствие было представлено преосв. Гермогену, передавшему его в консисторию. Последняя сначала прицепилась к целому ряду формальных неправильностей