руб… Почти все заводы встали, лишившись материалов.

Чувствовалось, что за пожарами стоит чья-то злая воля. На пепелище находили бутылки из-под керосина и облитые им легковоспламеняющиеся предметы. Многие лесопромышленники получали угрозы.

Глазея на пожар, толпа шепталась: илиодоровцы подожгли!

Общество подхватило это обвинение, поспешив объявить, что рабочие якобы ринулись жечь заводы под влиянием последних проповедей иеромонаха о лесопромышленниках. «…как не сказали, что я там бегал с стружками и керосином», — невесело острил о. Илиодор.

Что проповеди от поджогов отделил целый месяц, половину которого священник вовсе отсутствовал в городе, что даже в неприязненных газетных пересказах этих проповедей не содержится никаких признаков подстрекательства к чему бы то ни было, что о. Илиодор вообще не о том говорил, — об этом никто не задумывался. Рабочие, дескать, «в такой форме понимают проповеди его».

Вероятно, не только сам священник, но и его приверженцы были тут не при чем. Сами рабочие поговаривали: подожгли «не из наших». Кто-то сделал попытку разорить лесопромышленников, а те в отместку за майские оскорбления о. Илиодора решили свалить всю вину на него.

Впоследствии, опровергая эту «возмутительную клевету, заслуживающую самой строгой кары», еп. Гермоген указывал на произошедший вскоре на окраинах Царицына (местность «Кавказ») пожар, от которого пострадали одни бедняки.

Как уже говорилось, 14.VI биржевой комитет послал телеграфное ходатайство об удалении о. Илиодора из Царицына ввиду якобы вызванных деятельностью иеромонаха поджогов. По-видимому, инициатором вновь выступил возненавидевший священника Максимов, тем более что на его заводе пламя вспыхнуло как раз накануне. «Уж лучше бы просили повесить меня, как разбойника!» — воскликнул о. Илиодор по поводу этой телеграммы.

Столыпин получил и другую телеграмму из Царицына на эту тему, от местных лесопромышленников, с копией министру торговли и промышленности. Авторы во главе со Старцевым придерживались более осторожных выражений: «пожары, так надо полагать, плод возбуждающих проповедей иер. Илиодора». В отличие от биржевиков, лесопромышленники не настаивали на его переводе, лишь указывая, что «необходимо бороться с возбуждающими проповедями иер. Илиодора».

Положение о. Илиодора еще более осложнилось, когда общей горячкой заразился даже прокурорский надзор.

Изумленный несуразностью обвинения, о. Илиодор на следующий день после постановления биржевиков разразился громовой речью. Говорил он по случаю очередного царицынского духовного торжества — закладки храма на Вор-Горе. О. Илиодор пришел туда с трехтысячным крестным ходом, причем собственно на закладку опоздал. Совершив вместе с прочим духовенством молебен, иеромонах заговорил о том, что было у него на душе:

«…если иногда пастырь коснется жизни так, как она есть, если начнет обличать замечаемые им в жизни недостатки и пороки, если, притом, эти обличения коснутся не простого рабочего люда, а людей, занимающих в обществе известное положение, людей богатых и считающих себя интеллигентными, — то какой из-за этого поднимется шум! Какие обвинения посыпятся на ревностного пастыря со всех сторон! Ныне слышится отовсюду: „он берется не за свое дело, он должен проповедовать только Слово Божие, он опасно волнует общество, возмущает один класс общества против другого“ и т. д. и т. д. Начинаются жалобы, всяческие доносы со стороны лиц, считающих себя обиженными; к начальству направляются просьбы сократить проповедника или даже совсем удалить его. Так это бывает везде, так это и у нас в Царицыне».

И проповедник без обиняков указал на попытки местных лесопромышленников заткнуть ему рот, дошедшие ныне до чудовищного обвинения в подстрекательстве к поджогам. По своему обыкновению, о. Илиодор апеллировал к слушателям: правда ли, что он наталкивает паству на поджоги? «Нет!» — закричала толпа, состоявшая на три четверти из его прихожан. Пригрозив засадить клеветников в тюрьму и указав, что поджоги имеют место и в других городах, о. Илиодор попросил слушателей заступиться за него посредством всеподданнейшей телеграммы.

В заключение священник объявил, что «остановить» его никому не удастся, поскольку никакое гражданское начальство не вправе запретить пастырю обличать и проповедовать. Ни пристав, ни полицмейстер, ни губернатор, ни царь не могут отменить право, данное Самим Богом.

Просьбу о телеграмме о. Илиодор в тот же день повторил на подворье. Сподвижники охотно откликнулись и разослали несколько ходатайств. Вот, например, что илиодоровцы телеграфировали Лукьянову 14.VI:

«Ваше превосходительство, враги Христовой правды случившиеся на днях пожары лесных складов в Царицыне связали с проповедями нашего дорогого батюшка отца Илиодора. Верьте им столько, сколько поверили бы тем людям, которые уверяли бы вас, что пожары Могилева, Борисова, Гжатска тоже пахнут проповедями иером. Илиодора. Мы хлопотали пред Государем Императором, чтобы в Царицын прислана была комиссия для проверки великой святой деятельности нашего батюшки. Если вам относительно этого что известно, то покорнейше и сердечно просим поскорее прислать сюда людей, чтобы они посрамили безбожных клеветников и сняли бы клевету и с нас, а особенно с батюшки отца Илиодора».

О претерпеваемых им гонениях о. Илиодор не раз говорил и в других проповедях, указывая, что царицынские передовые люди озлобились на него за то, что он обличал их порочную жизнь. 11.VII он сравнил лиц, ходатайствовавших об его переводе из Царицына, с евангельским бесноватым и жителями страны Гергесинской. Первый кричит проповеднику правды Божией: «Зачем ты прежде времени пришел мучить нас?», а вторые предпочитают проводить жизнь со свиньями. Затем в речи 10.X он снова вернулся к этой теме, отметив, что богачи не добились своего, «остались с большим носом». «Вы, треклятые развратники народа, только образом люди, а нравом диаволы. Вы хотели гнать Иисуса Христа в лице священника! знайте, что Бог непобедим».

Гр. Татищев в Царицыне (19–20.VI). Пучковский и Тарасов

Ввиду серьезности положения гр. Татищев в сопровождении прокурора Саратовского окружного суда Богданова выехал в Царицын, где был атакован биржевиками во главе с Максимовым. Они в один голос обвиняли в поджогах о. Илиодора.

Надо отдать должное губернатору: на сей раз он выслушал и вторую сторону. 20.VI в присутствии Богданова состоялась вторая и последняя встреча двух врагов — гр. Татищева и о. Илиодора. Губернатор спросил, действительно ли о. Илиодор в проповеди 9.V назвал гласных «негодяями» и другими бранными словами. Священник ответил утвердительно. Что до причин его нападок на богачей, то о. Илиодор честно сказал, что обличает их за скупость к монастырскому подворью, и губернатор потом доносил с обычной тенденциозной окраской: «он без стеснения объяснил предпринятую против лесопромышленников травлю тем, что они не дают ему денег на постройку монастыря». Вообще вся беседа была «чисто частного, семейного характера».

Днем ранее гр. Татищев встретился с помощником начальника СГЖУ в Царицынском уезде ротмистром В. Ф. Мертцем. Желая проверить гипотезу о связи между проповедями о. Илиодора и поджогами на заводах, губернатор попросил Мертца внедрить к иеромонаху какого-нибудь сотрудника.

Проблема отсутствия у жандармов собственного агента для наблюдения за о. Илиодором и особенно записи его проповедей, действительно, стояла очень остро.