еп. Гермогена в порочности последнего и выразилось в следующем его восклицании: «Воистину, он сын диавола; я только его жалею как христианин». Или в менее точной передаче Труфанова: «О, да он, оказывается, настоящий бес».

«Полученное мною письмо, а также мои личные неблагоприятные Распутину наблюдения за ним послужили поводом к резкому изменению моего отношения к Распутину, которого я даже перестал принимать», — рассказывал впоследствии еп. Гермоген.

Здесь же в Петербурге преосв. Гермоген дал интервью сотруднику «Утра России», опровергая слухи, что он приехал ходатайствовать за Григория: «Впоследствии, однако, я получил сведения об его более чем зазорной жизни от таких лиц, которым верю, как самому себе. Осуждать его за это я, конечно, не стану, ибо история церкви доказывает, что были люди, которые достигали даже очень высокого духовного положения и потом падали нравственно. Но и хлопотать за этого человека, прежде его исправления, было бы странно».

Вскоре «Голос Москвы», констатируя разочарование преосвященных Сергия и Феофана в своем протеже, отметил: «Верен ему остался только один Илиодор».

Да, о. Илиодор очень долго закрывал глаза на неопровержимые свидетельства и уверял себя и свою паству в святости Григория. Слишком жива была память о прошлогодней Великой Субботе, когда «старец» в один миг «вернул» отчаявшегося иеромонаха «к жизни».

«С отцом Илиодором Распутин находился по-прежнему в дружеских отношениях, бывал у него, — вспоминал преосв. Гермоген. — Я указывал отцу Илиодору на то, что Распутин недостоин его дружбы. Илиодор мне возражал, ссылаясь на то, что сведения о Распутине, возможно, неосновательны».

Но наконец под напором очевидных фактов, видя всех своих наставников настроенными против Григория, о. Илиодор начал поддаваться. В конце июля он сказал корреспонденту «Царицынского вестника», что «теперь ввиду особенно дурной молвы о брате Григории, он, конечно, защищать его не будет».

Все, что он мог теперь сделать для своего благодетеля, — это молчать о нем. В ближайшие полтора года о. Илиодор хранил по отношению к Григорию нейтралитет.

Явственно «развязаться» с бывшим другом о. Илиодор не отважился и скрывал свои мысли как от него самого, так и от других лиц. При встречах с Григорием священник старательно имитировал уважение.

Бравировавший своей храбростью о. Илиодор, специализировавшийся на обличении разных влиятельных лиц, неоднократно называвший такое обличение своим пастырским долгом, побоялся сказать правду о Распутине: «боялся, ибо он был в силе у царя». Обличать «старца» было опаснее, чем Столыпина: за Столыпиным стоит лишь презренное либеральное общество, а за Григорием стоят «цари». Пример преосв. Феофана был перед глазами. «Нет, не буду ничего говорить, а то тогда пропал я!..». «Прямо пойти, напролом, застрелят, как собаку, и вечной памяти даже не пропоют. … мы люди маленькие, и ничего не можем сделать. Я и так еле-еле держусь в Царицыне». И, наоборот, поддержка Григория, казалось, гарантировала о. Илиодору царскую защиту.

Определения Синода 31.V и 8.VI по поводу противокупеческих проповедей

Тем временем административная власть обдумывала проповеди о. Илиодора, посвященные купцам. Гр. Татищев угрожал, что эти речи возымеют самые серьезные последствия: «по мнению саратовского губернатора, систематическое возбуждение о. Илиодором против промышленников и вообще богатых людей, публичное обвинение их в угнетении бедного и, в частности, рабочего люда, постоянные публичные упоминания о том, что местные рабочие-грузчики лишены праздничного отдыха по скупости богачей, — разжигают классовую вражду, восстанавливают рабочих против работодателей и, легко возможно, вновь повлияют на железнодорожное грузовое движение в районе г. Царицына, толкнув массы рабочих-грузчиков на новую забастовку, уже имевшую там место, благодаря влиянию иеромонаха Илиодора, в прошлом году».

Для объяснений по этому делу в Петербург был вызван преосв. Гермоген. Остановился в Александро-Невской лавре, где прошла серия совещаний, посвященных Григорию и о. Илиодору. При докладе Синоду защищал «этого иногда увлекающегося, но во всех отношениях безупречного пастыря» изо всех сил.

Сущность доклада преосвященного видна из его интервью, данного в те же дни, где он подробно объясняет механизм искажения проповедей его протеже: «На всех собраниях, где он говорит, — вмешиваются чины полиции, которые записывают его речи и т. д. Конечно, это о. Илиодору было бы не страшно, если бы контролирующие его полицейские чиновники были бы хотя мало-мальски образованы. Теперь же получается такая картина: о. Илиодор говорит вдохновенную речь, в которой громит революционеров, но не щадит и правительство. Эту речь записывает полуграмотный околоточный из выслужившихся городовых. Он выхватывает из речи отдельные места и слова и делает из них пересказ, который не имеет ничего общего с тем, что говорил о. Илиодор».

Царицынские сподвижники о. Илиодора возлагали на доклад еп. Гермогена большие надежды, о чем телеграфировали ему в праздник Св. Троицы 6.VI: «Народ твердо уверен, что вы своим справедливым заступничеством положите конец издевательствам и преследованиям над батюшкой отцом Илиодором и народом и вы приедете к нам, с нетерпением вас ожидающим, с радостными вестями. Народ верит и в то, что его ходатайство о награждении о. Илиодора за его великие заслуги пред церковью и государством саном архимандрита будет услышано. Таким вниманием к народному свидетельству о полезной деятельности отца Илиодора будут позорно посрамлены все враги истины и правда восторжествует».

Сам о. Илиодор никаких просьб архипастырю не телеграфировал, скромно ограничившись (7.VI) поздравлением с Духовым днем: «Дорогой владыка, почтительнейше приветствую святыню вашу [с] торжественным праздником обители вашей. Смиренно прошу вашего святительского благословения. Послушник иеромонах Илиодор».

Заступничество преосвященного не помогло. Если по поводу проповеди 2.V (предложение Лукьянова 26.V) Синод, как и прежде, ограничился запросом объяснений (31.V), то самая скандальная речь 9.V потребовала более серьезных мер ввиду вызванных ею жалоб.

Под влиянием ходатайства Царицынской думы Столыпин 2.VI потребовал перевода о. Илиодора из Царицына, «куда ему было ВСЕМИЛОСТИВЕЙШЕ разрешено возвратиться лишь на испытание». 5.VI Лукьянов подписал соответствующее предложение Синоду.

Что до прошения Максимовой, то, предложенное обер-прокурором 2.VI и выслушанное 5.VI, оно поначалу не вызвало никакого синодального постановления. Но когда 3.VI то же самое прошение переслал Лукьянову Столыпин, прося «не отказать в принятии немедленных и решительных мер к ограждению граждан г. Царицына от публичных оскорблений в проповеднических речах названного иеромонаха», Синод немедленно заинтересовался этим вопросом.

8. VI Синод определил: предписать саратовскому епархиальному начальству назначить два следствия о проповеди о. Илиодора 9.V касательно оскорбления 1) Максимовой и 2) городской думы и представить эти следствия Синоду в месячный срок вместе с решениями архиерея по ним.

Поджоги лесных пристаней

В июне на царицынских лесных заводах прокатилась серия пожаров: 10.VI — у Лапшина, 11.VI — у Голдобина, в тот же день загорелись лесные материалы на заводе Максимова, где сторож успел потушить огонь, а в ночь на 18.VI был подожжен лесной склад того же Лапшина. Ущерб составил почти ½ млн.