следствия (6.X). Затем, рассматривая дело по существу, признала факт искажения речи «Царицынским вестником», однако нашла выражения о. Илиодора оскорбительными даже в той форме, в какой он сам их изложил следователям. За что предложила (20.X) оштрафовать иеромонаха на 50 руб. в пользу попечительства о бедных духовного звания, предупредив, что в случае новых нарушений для его проповедей будет введена предварительная цензура в соответствии с указом Синода 7 декабря 1883 г.

Таким образом, консистория, в августе явно благоволившая к о. Илиодору, остыла к нему с приходом осенних холодов. Возмущенный еп. Гермоген отменил это постановление, сочтя решение суда несамостоятельным: «очевидно, мотивы совести, — тем более совести священнической, пастырской, — были исключены совершенно», а судьи действовали под влиянием «внешних условий». «…суд над иеромонахом Илиодором произнесен крайне поспешно, будучи исключительно построен лишь формально: он крайне суров и немилостив к ревностно исполняющему свой священнейший долг пастырю-проповеднику и направлен лишь к одному тому, чтобы утешить считающую себя обиженной, но, вернее, подстрекнутую к жалобе светскую теперь и богатую женщину, бывшую каскадную певицу…».

Позже еп. Гермоген выразился еще откровеннее: «…по моему глубокому убеждению, достоинство церкви требует, чтобы суд пресвитеров Духовной Консистории ответил Максимовой на ее жалобу, обоснованную искаженным газетным отчетом, не в духе чиновничьего угодничества пред сильными и богатыми, а действительным выяснением обстоятельств дела».

Преосвященный предложил консистории дополнить следствие, но теперь уже расследовать не слова о. Илиодора, а выступление Максимовой на вечере общества трезвости. Таким путем владыка надеялся доказать, что инкриминируемая иеромонаху фраза была не оскорблением, а констатацией факта.

Следователи исполнили волю преосвященного со всем возможным рвением. Обращались даже на родину Максимовой, в слободу Николаевскую Астраханской губернии. Выяснили, что эта дама известна в Царицыне под тремя именами, включая сценический псевдоним «Катенька», что от первого супруга она отделалась «крайне неблаговидным способом», а на пресловутом вечере общества трезвости выступала в декольтированном платье со шлейфом. Раздобыли даже текст одной исполненной ею песни, оказавшийся впрочем совершенно банальным и приличным. Словом, у о. Илиодора были все основания аттестовать Максимову как «безнравственную женщину».

О полученных сведениях преосв. Гермоген доложил рапортами 19.XI и 21.XII. Однако Синод утвердил (17.I.1911) постановление консистории.

Владыка ответил 12-страничным рапортом, в котором подробно, со ссылками на Святых Отцов, обосновал право всякого пастыря на обличения, в том числе и резкие. В данном же случае обличению подверглась не личность или частная жизнь Максимовой, а ее публичное выступление как «определенный общественный факт». Посему, «боясь несправедливым и излишне суровым осуждением вызвать горечь обиды и разочарования в пастыре-проповеднике и тем самым нанести вред общему пастырскому делу», владыка ходатайствовал о пересмотре дела.

Боясь обидеть о. Илиодора, на 12 страницах заступаться за него, на тот момент уже бывшего клириком другой епархии! Весь еп. Гермоген в этом!

Выслушав этот потрясающий рапорт 26.IV.1911, Синод оставил свое прежнее решение в силе.

4 Синода (июль 1910)

В июле общий документооборот по илиодоровскому делу заметно возрос. Во-первых, Василевский переслал свои отчеты о проповедях 2 и 9.V и 13.VI товарищу прокурора Саратовского окружного суда по Царицынскому участку. Поэтому к двум описанным ранее бюрократическим цепочкам прибавилась третья: Василевский — товарищ прокурора — прокурор Саратовской судебной палаты — министр юстиции — обер-прокурор Св. Синода. Во-вторых, 5.VII прокурор Саратовского окружного суда напомнил духовной консистории о состоявшихся обвинительных приговорах, согласно которым о. Илиодор за свою статью в «Почаевских известиях» и оскорбление Бочарова был присужден соответственно к двухнедельному и месячному аресту. Это отношение тоже вызвало переписку. Все получаемые по илиодоровскому делу бумаги Лукьянов исправно сплавлял Синоду, который в итоге за июль месяц возвращался к этому делу четыре раза.

14. VII Синод постановил поступить с третьей речью о. Илиодора в защиту Григория так же, как и с первыми двумя.

20. VII Синод слушал письмо гр. Татищева обер-прокурору с изложением второго, исправленного, ходатайства Царицынской думы против о. Илиодора. В том же письме губернатор удостоверял, что иеромонах лично ему подтвердил факт ругательств по адресу гласных. В заключение гр. Татищев ходатайствовал о принятии каких-либо мер к устранению подобных выступлений о. Илиодора. Синод приказал иметь это отношение в виду при рассмотрении данных следствия.

24. VII слушали сообщение о проповеди 13.VI, которое на сей раз пришло по третьей цепочке, то есть от министерства юстиции (письмо от Курлова запоздало). Констатировав, что о. Илиодор «продолжает произносить проповеди в неподобающем тоне и касается в них вопросов, могущих подать повод к опасным для общественного порядка заблуждениям среди простых слушателей», Синод приказал запросить преосв. Гермогена как по содержанию исходного рапорта, так и о том, каким образом исполняется указ 21.IV о предварительной цензуре проповедей о. Илиодора.

В тот же день Синод слушал рапорт секретаря Саратовской духовной консистории о том, что прокурор настаивает на приведении приговора над о. Илиодором в исполнение. Об этом тоже последовал запрос еп. Гермогену. Тот 12.VIII ответил, что первый приговор уже исполнен, а второй будет исполнен посредством отбытия епитимии при саратовском Спасо-Преображенском монастыре.

Наконец, 27.VII Синод слушал безнадежно устаревшие бумаги из министерства юстиции о речах 2 и 9.V и первом постановлении Царицынской думы. Приказали сообщить ведомству о состоявшемся уже на этот счет синодальном определении.

Погорельцы «Кавказа»

На смену поджогам в Царицыне пришел огромный пожар, который вспыхнул на окраине, так называемом «Кавказе», и разорил тысячи живших там бедняков.

В ту же ночь о. Илиодор телеграфировал Их Величествам с просьбой о помощи. Те быстро откликнулись и прислали 10 тыс. руб..

В проповеди 5.IX о. Илиодор говорил о пожаре как о Божьей каре за то, что жители этой местности были «озлоблены сердцем против Бога».

В Царицыне был создан благотворительный комитет по сбору пожертвований для погорельцев, но о. Илиодор сомневался в успехе этого дела, боясь, что собранные средства пойдут не по назначению:

«Русский народ — вороватый народ, большинство все воры, воруют чиновники, воруют знатные люди, только когда украдет бедный, то он сейчас же попадется, а если украдет богатый и знатный, то он так заметет следы, что и концов никто не найдет. Правду я говорю?». Слушатели выразили согласие.

Поэтому он решил сначала присмотреться к работе комитета. «Если же замечу, что погорельцев из городской управы гонят, как мне говорят, в шею и ничего им не дают, то я, недолго думая, сам отправлюсь по погорельцам и собственноручно буду раздавать им деньги».

Так и случилось. Погорельцы жаловались о. Илиодору, что «по две пары сапог избили», добиваясь помощи от комитета.

8. IX на монастырской площади были освящены 2500 калачей, которые затем и раздали погорельцам. От лица последних о. Илиодор послал августейшим благотворителям благодарственную телеграмму, в которой, между прочим, содержалась двусмысленная фраза: «Любовь наша к вам горит в