стражники провели его по коридору, где находилась камера Марии. Велели ему остановиться, подтолкнули его к двери, так что его лицо оказалось у самой решетки. Он заглянул внутрь, пытаясь привыкнуть к тусклому свету.

– Мария! – заметив ее, прошептал он.

– Якобус! – Она кинулась к двери, но его уже увели. Она прижалась лицом к решетке, но не увидела ничего, кроме пустого коридора. – Якобус! Якобус!

Она изо всех сил колотила в дверь. Никакого ответа.

Той же ночью она снова слышала крики. На этот раз она точно знала, из чьего горла они исходят. Обхватив голову руками, она пыталась заглушить их.

Прошло почти два дня, прежде чем они стихли.

За Кристианом пришли в начале апреля.

Он провел в oubliette почти девять месяцев. Два человека стояли наготове, чтобы подхватить его под руки, однако он вышел из каменного мешка на своих ногах, слегка пошатываясь, но держа спину ровно. Самым сложным оказалось снова привыкать к яркому мальтийскому солнцу. Глаза слезились, голова раскалывалась, однако он все равно наслаждался давно забытым зрелищем: часовня, тянущийся вдоль причала склон, галеры и рыбацкие лодки в гавани, чайки над головой, стены и улицы Биргу, полные шумного люда, собак, свиней и мусора. Кристиан моргал, не веря чуду, благодарный за то, что по-прежнему жив.

Он искал ее лицо в толпе. Разумеется, она не знала, что он здесь, а он не знал, жива ли она.

Его привели в оберж.

– У вас полдня, чтобы отмыться и отдохнуть, – сообщил ему каптенармус. – Сегодня вечером мы должны доставить вас к великому магистру.

Кристиан решил, что это плохой знак. Раз ему не сказали просто явиться к великому магистру в знак почтения. Должно быть, они думают, что он попытается сбежать, опасаясь приговора. Но у него было достаточно времени, чтобы решить, как поступить. Если ла Валетт предоставит ему право выбора, он готов его сделать и не собирается сбегать.

Бартоломью, паж, встретил Кристиана с искренней радостью:

– Простите, сир, я не знал, что вы придете. Я бы подготовился. Сейчас нагрею воды для бани и сбегаю за брадобреем.

– Оставь, не до этого сейчас, – ответил Кристиан. – Просто разыщи для меня фра Кювье, да поживее!

Он с нетерпением и беспокойством ждал новостей.

Кристиан велел повару нагреть воды, а за цирюльником отправил другого пажа. Принял теплую ванну, пытаясь избавиться от въевшейся в поры тюремной вони. Тем временем цирюльник закончил свою работу, и Кристиан почувствовал себя заново родившимся.

Время близилось к полудню, когда в комнату ворвался Бертран и, заключив в горячие объятия Кристиана, приподнял его над полом.

– От тебя ничего не осталось, – сказал Бертран. – Прости, что не мог передавать тебе больше еды.

Кристиан забормотал слова благодарности, но Бертран скорчил гримасу и отмахнулся от него. Откуда ни возьмись на столе появилась бутылка бренди и два кубка. Бертран налил Кристиану и протянул ему кубок. Он точно знал, с каких новостей следует начинать.

– Ее выпустили, Кристиан, – сообщил он. – Два месяца назад. Она жива. Я встречался с ней. Предложил ей свою помощь, но она заверила, что с ней все в порядке и от меня она ничего не примет. Она спрашивала только о тебе. Должен признаться, я в восхищении. Удивительная женщина!

Кристиан не мог вымолвить ни слова. Он кивнул, в его глазах стояли слезы. Сделав большой глоток, он почувствовал, как бренди согревает его изнутри, подобно добрым вестям. Подойдя к окну, Кристиан выглянул на улицу.

– Есть и другие новости, – произнес Бертран изменившимся тоном, и Кристиан повернулся к нему, поняв по голосу, что произошло что-то плохое. – Речь идет о Жозефе.

– Каллус? Что с ним? Он в порядке?

– Он мертв, Кристиан. Великий магистр велел его повесить.

Пораженный Кристиан сел:

– Великий магистр! Что… – Кристиан не договорил, так как начал догадываться.

– Он написал письмо королю, жалуясь на авторитарные действия ордена и выступая за бóльшую автономию для Университá или что-то в этом роде. Письмо перехватили еще до того, как оно покинуло остров. Это бунт и подстрекательство, Кристиан. Великий магистр не мог поступить иначе. Мне очень жаль.

Кристиан швырнул кубок в стену, разбрызгав бренди по всей комнате. Кубок грохнулся об пол.

– Я всегда говорил, что политика доведет его до виселицы, – сказал он. – Будь проклята его упрямая душа! Господи, как я ненавижу политику! – поднимая кубок, простонал он. – Как я ненавижу это чертово место!

– Будем надеяться, что тебе больше повезет с ла Валеттом, – сказал Бертран. – Вчера капитул голосовал полным составом, – очевидно, по твоему делу у них возникли разногласия. Мне не удалось ничего выведать.

– Ты всегда умел держать пари, друг мой. Только что ты на этом заработал?

Бертран заходил по комнате:

– Честно говоря, мне кажется, великому магистру нужна твоя голова. Судя по слухам, турки продолжают нам вредить. Хоть ла Валетту и нужен хороший хирург, но, как командиру, ему нужнее абсолютный порядок в ордене. Ставлю на то, что он… – Бертран осекся и осушил кубок. – Merde, мой друг! Боюсь, он захочет устроить показательную казнь.

– Пожалуйста, найди Марию, – попросил Кристиан.

– После всего, что произошло? Ты действительно так глуп? А что, если я ошибся? Если ла Валетт собирается простить тебя, ведь он может и передумать. Он сам лично затянет петлю на твоей шее, к ночи уже будешь болтаться на виселице. К тому же ты сейчас в заключении и не имеешь права покидать оберж. А провести сюда Марию я в жизни не смогу.

– Если меня сегодня повесят, я хочу увидеться с ней в последний раз. А если не повесят, если он даст мне выбор, мне все равно нужно увидеть ее, Бертран. В самый последний раз.

– Значит, для себя ты уже все решил.

Кристиан кивнул:

– Хотя, должен признаться, сердце мое не на месте, особенно после новостей о Жозефе. Он был одним из лучших людей, кого я встречал. Интересно, как далеко готов человек зайти, чтобы защитить этот чертов орден?

– А мне интересно, как далеко ты зайдешь ради своего обета, – сказал Бертран. – Ты ведешь себя как безумец, друг мой. Но если таково твое решение, то увидеться с ней – еще более безумный поступок.

– Бертран, я не хочу с тобой спорить. Просто найди ее.

Бертран вздохнул:

– Скажи, где искать. Если есть хотя бы малейшая возможность, я сделаю это.

Ла Валетт сидел в библиотеке и писал письмо. Он едва взглянул на Кристиана, словно его рыцарь отлучался всего лишь на час. Выражение лица ла Валетта было властным и непроницаемым как никогда. Обращаясь к Кристиану, он не оторвал пера от бумаги:

– Полагаю, у тебя было время подумать над святыми обетами?

– Да, сир.

– Думаю, тебе хотелось бы, чтобы я облегчил тебе задачу, предоставив выбор: покинуть орден или вернуться к своим обетам.

– Я ничего не ожидаю, сир. Решение за вами. Если вы дадите мне выбор, я готов его сделать. Человек не может нарушать обеты и возвращаться к ним, когда ему угодно.

– Я задам тебе другой вопрос. Что бы ты сделал с собой, будь ты на месте великого магистра?

– Если честно, сир, я бы велел меня повесить.

Ла Валетт продолжал писать.

– Сначала я так и хотел поступить. К счастью для тебя, восторжествовал холодный рассудок. Шевалье Ромегас отправляется завтра в очередной поход. Будешь под его началом три каравана.

Три каравана. Три года на галерах.

Бертран упустил ее у бастиона, у карьера, а потом еще раз у печей для обжига. Было уже темно, когда он появился у пещеры Мекор-Хаким, где узнал, что она отправилась в Мдину с Еленой, чей сын Моисей заболел. В Мдине Бертран заглянул в десяток домов, прежде чем нашел нужный, где жила колдунья Лукреция. Но к тому времени Мария с Еленой уже ушли. Бертран вернулся к пещере. Ее еще не было, и Бертран перекинулся парой слов с Фенсу, рассказав ему, что утром Кристиана отправляют с флотом ордена. Удрученный, Бертран вернулся в оберж. Кристиану ничего не оставалось, как написать Марии записку.

Ближе к ночи Фенсу рассказал ей о визите Бертрана, но было слишком поздно, чтобы что-то предпринимать. На рассвете она уже