лицами врагов. Это были родные лица предков. Он не мог сознательно стрелять по ним. А что, если он попадет в кого-нибудь из своей семьи? Каково это – когда заносишь меч и слишком поздно понимаешь, что перед тобой твой родной отец? И что будет, если после падения Мальты он обнаружит труп своей сестры, изнасилованной и убитой войсками, позарившимися на ее тело и нехитрое имущество? И это не выдумка и не преувеличение. Такова, и он хорошо это знал, участь простых людей в военное время, и сотворить такое могли и мусульмане, и христиане.

Мария, Мария, да сохранит тебя Господь от всяческих бед! Он отчетливо видел ее лицо перед собой. Конечно, оно не постарело ни на день. Оно было все таким же свежим, чумазым, озорным – лицом тринадцатилетней девчонки, идеально сохранившимся в памяти, как и каждая деталь его дома и берега, где они искали сокровища. Он по-прежнему хранил монету, которую она дала ему в тот день. Монета была блестящая, как новая, только картинка стерлась под беспокойными пальцами.

Мария, Мария, да хранит тебя Господь от… меня?

Он понимал, что бесполезно мучить себя такими мыслями. Лучше укрыться в тихой и надежной гавани своей веры. Его путь выбран Аллахом, и только Аллаху ведом его конец. А ему, Аше, лишь остается пройти этот путь.

Мальта. 9 апреля

Шевалье Бертран Кювье вытер бровь и сделал большой глоток вина, разбавленного водой.

– Одни проклятые камни, и те не на том месте. Не мог Бог просто расположить ровненькие стены там, где надо? Устроить равелин там, где он нам необходим, или выкопать ров?

Вытерев рот, Бертран передал вино с водой Кристиану, а потом наклонился, напряг все мышцы и, выкопав очередную лопату камней с грязью, свалил все это в тачку.

Кристиан был счастлив обрести твердую почву под ногами. После трех караванов даже физический труд казался ему приятной переменой занятий – главное, чтобы на суше, а не в море. Его по-прежнему время от времени настигала морская болезнь, но гораздо тяжелее переживал он долгие периоды скуки, прерываемые короткими кровавыми битвами под предводительством капитана Ромегаса. Этот человек поистине был гением у штурвала. Главный трофей его последнего путешествия – восхитительный галеон, принадлежавший влиятельным представителям Блистательной Порты, – стоял теперь, надежно пришвартованный, в заливе Биргу. Они доставили его целым, с немалым количеством заложников и ценного груза на борту.

Возможно, думал Кристиан, проблема в том, что Ромегас так сильно любит свою работу. Еще тысяча таких, как он, и орден правил бы миром. Они столкнулись с галиотом под командованием известного корсара, калабрийца-перебежчика по имени Кончини. Встреча получилась лютая. Все рыцари, включая Кристиана, с поднятыми мечами перебрались на борт галиота с целью захватить врага. Это была честная битва на равных, в которой нелегко пришлось обеим сторонам.

По окончании сражения победитель Ромегас спокойно наблюдал, как команда рабов расправляется с капитаном-корсаром. Раненый Кончини упал прямо на скамьи, где сидели прикованные цепями изможденные рабы, которые без промедления буквально взяли дело в свои руки. Первый раб за неимением какого-либо оружия, кроме того, чем одарила его природа, вцепился зубами в плечо Кончини. Сидевший на скамье гребцов с другой стороны от корсара сосед раба глубоко впился зубами в ногу капитана. Напрасно Кончини молил о пощаде – его передавали над плечами и коленями гребцов от одной скамейки к другой, безбожно дубася. Каждый из рабов упивался местью. К последнему ряду от Кончини уже мало что осталось, а его крики утихли еще на середине. Ромегас стоял на верхней палубе, не желая вмешиваться в это морское возмездие. Кристиан видел по его лицу, что он с удовольствием присоединился бы к казни.

Тем вечером Ромегас был особенно оживлен за ужином.

– Это как военный десерт, – шутил он.

Подобные происшествия лишний раз убеждали Кристиана в том, что он не создан для морской жизни. А самым удручающим парадоксом было то, что он сам участвовал в сражении вместе с Ромегасом, чтобы потом два дня зашивать раны как друзей, так и недругов.

За три года, проведенные в море, Кристиан дважды возвращался на Мальту, оставаясь в Биргу на зимнее, непригодное для корсарского промысла время. Работа в лазарете поглощала его полностью. Он заказывал каждую книгу и брошюру по медицине и хирургии, выпущенную на континенте. С жадностью проглатывал их, работая допоздна при свете масляной лампы. Он воскресил обычай своей юности и, как тогда в замке, начал заполнять страницы блокнотов подробными зарисовками ран и заметками о лечении. Таким образом проще было отслеживать, какие методы оказались успешными, а какие – что случалось чаще – безуспешными. Раненые в лазарете не переводились, и великий госпитальер позволил ему приобретать любые необходимые, с его точки зрения, инструменты. Все-таки лазарет был идеальным местом, где хирург мог отточить свое мастерство. Но, несмотря на обилие работы, Кристиану не хватало чего-то еще.

Не чего-то, конечно, а кого-то. Ему не хватало ее.

Глубокий разрыв, который он ощущал внутри в течение трех лет, медленно заполнялся повседневными делами ордена, но недостаточно быстро. Весь первый год он спал всего по два часа. Теперь ему удавалось уснуть на несколько часов, но сам процесс засыпания был мучительным. Всякий раз, закрывая глаза, он видел перед собой ее. Эта боль никогда не покидала его. Кристиан пытался приглушить ее силой воли, молитвой и работой. За три года боль отошла на второй план. Еще лет десять, думал он, и, возможно, удастся проспать целую ночь. Ему нечего было ответить Бертрану, который вечно жаловался на то, что Кристиан стал чересчур серьезным и совсем перестал смеяться и шутить.

Каждое утро Кристиану хотелось прогуляться вдоль берега мимо пещер или возле строящихся фортификационных сооружений, чтобы увидеть ее. Но он боялся сделать первый шаг, зная, что остановиться уже не сможет. Он волновался и маялся от неизвестности. После того как не стало Жозефа Каллуса, Кристиану не у кого было спросить о Марии.

В первую зиму он видел Сальваго. Викарий проехал мимо в карете, удостоив рыцаря кивком. Кристиан на мгновение застыл, подумывая, не закончить ли то, что не доделал Якобус. На самом деле этот вопрос терзал его весь первый год в море. И хотя месть была противна натуре Кристиана, он точно знал, что, в отличие от Якобуса, не промахнулся бы.

Несколько дней спустя он встретил Елену. Она шла по улице и вела за руку сынишку. Кристиан окликнул ее.

– Фра де Врис! – с чувством воскликнула она.

– Просто Кристиан, – ответил он, а потом обратился к малышу: – Привет!

Мальчик с опаской выглянул из-за юбки матери и робко посмотрел на высокого рыцаря.

– Вы все в порядке? – спросил Кристиан.

Моисей подошел чуть ближе. Его внимание привлекла блестящая цепочка и маленький золотой крестик на шее Кристиана.

– Да, все хорошо, спасибо. У Марии тоже. Она все так же работает у отца, а живет с нами, – ответила Елена, понимая истинную суть его вопроса.

Глядя на Моисея, Кристиан расстегнул цепочку и снял крестик, а потом вопросительно взглянул на Елену:

– Можно?

– Конечно, но, право, не стоит.

– Я буду рад, если он станет ее носить. А у меня есть еще. – Он протянул цепочку мальчику.

Моисей просиял, повесил цепочку на шею и тут же снова исчез за юбками Елены.

– Что надо сказать, Моисей? – спросила она.

Моисей выглянул из своего укрытия:

– А вы убиваете людей?

– Моисей! – сердито одернула его Елена.

Кристиан рассмеялся:

– Только когда пытаюсь их спасти.

Какое-то время они шли рядом. Моисей шагал позади, бросая в лужи камни и гоняя кошек. Кристиан буквально засыпал Елену вопросами. Ведь когда он поспешно покидал Мальту, Бертран успел лишь сообщить ему, что Мария в целости и сохранности. Теперь Елена рассказала ему о Сальваго и о том, что выбраться из заточения Мария смогла только ценой жизни Якобуса. Однако она умолчала о том, что Сальваго удвоил мучения Марии, сообщив, что Кристиан тоже в темнице и что она может спасти его, предав Якобуса. Долгие месяцы Мария думала, что так