Дверь за Марией захлопнулась. В комнате пахло потом, мочой, страхом, кровью и паленой плотью.

– Расстегивай джеркин! – велел стражник.

– Нет.

Он вынул из-за пазухи нож. В слабом свете блеснул изгиб лезвия.

– Расстегивай! – повторил он. – Иначе я сделаю это за тебя.

Дрожащими пальцами Мария расстегнула пуговицы. Джеркин распахнулся, обнажив полоску кожи. Под ним на Марии ничего не было. Ее лицо пылало. Она смотрела прямо перед собой, полная решимости не плакать и не кричать.

– Ложись на спину! – велел один из стражников, указывая на длинную скамью.

Помотав головой, она отпрянула от скамьи, но ее грубо схватили за руки и уложили насильно. Она сопротивлялась как могла, царапалась и молотила кулаками. Ее прижали к скамье. Один из стражников удерживал ее, пока второй привязывал ее запястья к деревянным стержням у самого пола. Действовал он уверенно, привычными движениями, словно готовил скот к убою. Потом он точно так же привязал ее за лодыжки. Теперь Мария лежала, распластанная, и смотрела в низкий потолок. Она тихо всхлипывала, дыхание было прерывистым от нарастающего страха. Когда они закончили, пола ее джеркина распахнулась, обнажив грудь. Мария тщетно пыталась изогнуться так, чтобы тело было не слишком видно.

Фамильяры стояли у скамьи. Марии показалось, что прошла целая вечность. Она ощущала их взгляды на себе. В конце концов она закрыла глаза, чтобы отключить все вокруг, но темнота оказалась еще хуже. Снова открыв глаза, она уставилась на крюк, вбитый в мощную потолочную балку. В комнате было удушающе жарко. На висках у Марии выступили капельки пота. Ее накрыло волной ужаса. Она прилагала все усилия, чтобы остаться сильной. Отче наш, иже еси на небеси…

Мария слышала, как открылась дверь, и повернула голову, но из-за стражников ничего не увидела. Ладно, видеть и не обязательно. Она и так знала, кто там. Он долго стоял молча. Ее дыхание было цикличным: сначала ровным, потом учащенным, затем прерывистым, всхлипывающим, потом снова ровным. Она знала, что это единственные звуки в помещении, и не могла остановиться.

– Оставьте нас.

– Ваше преосвященство? – спросил фамильяр озадаченным тоном.

– Если мне понадобится секретарь, я позову его. Оставьте нас.

Бросив последний, оценивающий и разочарованный взгляд на женщину на скамье, фамильяры поспешили покинуть комнату.

Дверь закрылась, скрипя заржавелыми тяжелыми петлями. Сальваго долго стоял молча, не двигаясь. Теперь и она слышала его дыхание, ощущала его присутствие, как ощущала тогда, когда он стоял за дверью ее камеры.

– Отпустите меня, – прошептала она. – Ради всего святого, дон Сальваго, не делайте этого.

Он подошел к ней ближе. Она заметила в его руках березовую розгу, конец которой был изорван и испачкан. Сальваго долго разглядывал ее, медленно скользя взглядом по телу от головы до пят, останавливаясь на каждом изгибе, на каждой выпуклости. Она закусила губу до крови.

Кончиком розги он неторопливо провел линию по ее коже от горла к пупку. Она дернулась так, что веревки натянулись, и издала приглушенный стон.

Он обошел ее вокруг, остановился у изголовья. Наклонился над ней, заглянул ей в глаза. Она ответила ему взглядом, полным неприкрытого страха и отвращения. Чем больше она уговаривала себя успокоиться, тем выше вздымалась ее грудь. Она ощущала себя голой и беззащитной, чувствовала его глаза на себе, как будто он трогал ее руками.

– У тебя на удивление твердый взгляд, – сказал он. – По крайней мере, для человека в твоем положении. Но не такой бесстрашный, как тебе хотелось бы.

Он принялся рассматривать ее грудь. Нарочито медленно потянулся к ее джеркину.

– Пожалуйста, – прошептала она.

Его рука остановилась ровно над соском.

– Я не просил их это делать, Мария. Поверь мне.

Деликатным движением он приподнял полу ее одежды и прикрыл наготу. Положил розгу на скамью рядом с ней. Подчеркнуто медленно принялся застегивать на ней джеркин. Его длинные пальцы действовали осторожно, продвигаясь снизу вверх. Дважды она чувствовала прикосновение его рук к голой коже.

Она снова приглушенно застонала.

Сальваго справился с последней пуговицей и оказался лицом к лицу с Марией.

– Когда мы беседовали в последний раз, ты высмеяла мой страх, Мария. Возможно, теперь ты лучше понимаешь это чувство. – Голос его звучал мягко, умиротворяюще. – Уверяю тебя, страх – ничто в сравнении с той действительностью, которая может ждать тебя здесь, в этой комнате.

Он провел пальцами по вырезу и по шее. Заметив выбившуюся прядь волос, он отвел ее со лба Марии и бережно пригладил:

– Ты мне веришь, Мария?

Она едва заметно кивнула.

Мария ощущала тепло его дыхания прямо у лица, губы его почти касались ее уха.

– Я не желаю тебе зла, Мария Борг. Я пришлю сюда твоего отца, пусть навестит тебя. Возможно, ты убедишь его поработать получше ради твоего спасения. В противном случае, боюсь, моя сдержанность, о которой я молился сегодня, может покинуть меня в следующий раз, когда ты окажешься в этой комнате.

– Не буду.

– Конечно будешь. Я тут перечитал кое-что из того, с чем тебя сюда доставили, – пьесу, написанную фра де Врисом.

По ее глазам он сразу понял, что попал в точку. Сальваго долго ломал голову, пытаясь вычислить схему Анжелы, и наконец, услышав о том, что де Врис посажен в темницу за интрижку с простолюдинкой, сложил два и два, ругая себя за тугодумие. Его сестра действовала из ревности, поскольку Кристиан де Врис спал с Марией Борг, а Анжела сама его добивалась. Люди так читаемы, и грехи их столь предсказуемы. Похоть или алчность. Когда мужчины или женщины действовали из других побуждений? Для целей, преследуемых Сальваго, в этом простом открытии не было ничего сверхъестественного. Значит, надо использовать другую стрелу из колчана Всевышнего, применить другое оружие, чтобы заставить Марию Борг помочь ему привлечь убийцу к ответственности.

Он наклонился к ней ближе, чтобы прошептать ложь:

– Его пьеса насквозь кощунственна. Твоего любовника выпустили из тюрьмы ордена, и теперь его арестовал я.

Глаза Марии расширились от ужаса.

– Это невозможно! Он рыцарь ордена! Вы не обладаете никакой властью над ним!

– Возможно, так и есть. Сам великий магистр привел этот довод епископу. Теперь решать Святому Отцу. Уверен, он примет правильное решение… в свое время. А пока твой любовник через зал от нас. Возможно, ты даже слышала его прошлой ночью. До тебя, должно быть, временами доносятся жуткие звуки.

Мария дернулась, пытаясь освободиться от оков.

– Вы сам дьявол во плоти! – прошипела она.

– Все наладится, Мария. Рыцаря можно освободить. Все, что от тебя требуется, – позвать сюда Якобуса.

Как по команде откуда-то донесся приглушенный крик. Мужской.

Сальваго мягко улыбнулся и тыльной стороной ладони вытер слезу со щеки Марии.

– Позови сюда птицелова, Мария, – прошептал он. – Просто позови его.

С этими словами Сальваго вышел из комнаты.

Когда Лука пришел, то остановился за дверью и заглянул в маленькое окошко. Ее вид поразил его.

– Мне сказали, что ты расскажешь, где найти Якобуса. Говорят, ты знаешь, как до него добраться и что ему сообщить.

– Я не знаю. Не знаю. Тебе что-нибудь известно о Кристиане, о рыцаре де Врисе, отец? Они тебе что-нибудь рассказали? Он жив?

– Ни о каком таком рыцаре я не слышал! Какое он имеет ко всему этому отношение? Во что тебя втянули? Как ты могла так оступиться?

Она прижалась к стене, обняв колени руками.

– Если бы я знала, где Якобус, то сказала бы тебе, – проговорила она сквозь рыдания, а потом вдруг покачала головой. – Нет, я бы никогда тебе не сказала! Передай ему, что я лучше умру, чем стану выбирать! Скажи, что ему придется убить меня!

Он считал дни. Прошло уже сто двенадцать или сто тринадцать. Он не знал, что там снаружи: день или ночь, дождь или солнце, завывает григель или наступило затишье.

У него отросла борода. Каждая третья или четвертая передача еды содержала сюрприз от Бертрана: кусок мяса, или фрукт, или ломтик нуги, но этого явно не хватало. У Кристиана постоянно урчало в животе, он донельзя исхудал,