– А человек не более чем человек, однако ему поклоняются. Он и из могилы сковывает эту страну своей ложью.

– Святой совершил подвиг. А что такого в тисе, чтобы поить его кровью?

– Это была не кровь, ваша милость, – сказал он. – Клянусь всем, что мне дорого. Отправляйтесь сами в Дебри и попробуйте напиток на вкус. Это было вино. Возлияние ради плодородия и роста – и еще для исправления содеянного. Галиан, срубая боярышники, выточил кровь из нашей земли. Эти деревья были святыней Лесной хозяйки.

– Я не верю в вашу ведьму. Я верю в Святого, – отрезала Глориан. – Неужто я, по-вашему, так глупа, чтобы отказаться от веры, дающей мне право на трон?

– Молю вас, королева Глориан, услышьте меня.

– Принц Гума так же будет говорить? – спросила она. – Тоже станет умолять его выслушать?

– Вы все еще готовы с ним венчаться?

– Да, ради золота и прочего, что он нам принесет. Но лепить меня на свой лад, как вы намеревались, я не позволю.

– Намеревались, признаю, – сказал герцог Робарт. – Истинно верующие в роли принца-консорта и регента – бесценный шанс добиться перемен, влияя на вас и наследницу.

– Я не стала бы меняться, сударь.

– А я думаю, изменились бы, услышав правду, которую я сейчас вам открою. Ваш предок не был героем. Вам нет нужды вынашивать плод его вечной лозы. Это была ложь, измысленная, чтобы упрочить его власть, и не более того. После всего, что было, вы сами видите: у вас нет власти над горой Ужаса.

– Безымянный не вернулся. – Голос ее дрожал. – Да и ваши весенние обряды не предотвратили случившегося.

– Мои обряды должны предотвратить повторение. Мы, люди, не живем сами по себе и не должны забывать о почитании нашего мира. Вы – дочь языческого Севера. Вы и родились в праздник Ранней Весны, в самый святой наш день. Все мы верили, что вы, из всех королев Беретнет, способны увидеть правду.

– И чего бы вы от меня хотели?

– Призовите ее вернуться. Лесную хозяйку. Я знаю, она в силах нас спасти – ее магия глубже моря. Ею был отмечен Вулферт Гленн.

Глориан окаменела.

– Пусть в нем нет ее силы, но она его коснулась и оставила след, – пояснил Робарт. – Он более того, чем видится.

– Вулф с вашей ведьмой не имеет ничего общего!

– Мать боярышника – не ведьма. Она была хранительницей этого острова, пока мы ее не изгнали. – Герцог Робарт отошел в глубину камеры. – Даю вам слово, королева Глориан, мой путь верен – хотя я, может быть, и опоздал. Боюсь, ваше царствование закончится в огне.

– В этом можно усомниться, сударь, – с тихой грустью ответила Глориан. – Зато нет сомнений, что ваше закончится здесь.

64

Все изменилось в один удар молнии. Сегодня мир и тишина – назавтра все в огне. Снежная дорога подарила им последний проблеск безопасности – мгновение между обвалом снежной глыбы и сходом лавины. Теперь на крыльях ветра летели змеи, камни рождали чудовищ, и даже боги не могли их остановить.

Учуяв запах нечистого дыма, Наиматун с Фуртией отказались от дневных перелетов. Теперь они дожидались сумерек, да и потом держались под облаками, укрываясь от глаз змеев.

«Они видят только при солнце, – объяснила Наиматун. – Они не созданы для ночи, как мы».

В одну из ночей они пролетали над горящим лесом; в его зловещем, неестественно красном зареве все представлялось чужим и незнакомым. Мастер Кипрун, глядя, как распространяется пожар, бормотал себе под нос и вертел кольцо на пальце. Алхимик выдерживал полет, хотя заметно было, как ему не сидится на месте. Четверым всадникам было тесно в одном седле, зато они согревали друг друга.

Так, медленно и осторожно, они продвигались на север, прижимаясь к хребту Виншан. С рассветом драканы находили для себя укрытие в горах, и люди, сбившись в кучу, старались выспаться. Думаи с Канифой вдвоем забивались под свои меха. Они слышали голоса змеев и исковерканных подземным огнем созданий, чьи кличи порой взметывали в воздух черный пепел.

Однажды им больше суток нельзя было показаться из укрытия – над горами кружила стая крылатых ящериц. Фуртия загребала когтями, скалила зубы, а Наиматун лежала тихо, обвив хвостом затаившихся людей. Думаи подозревала, что, не придавай они такой важности своему делу, обе бросились бы в бой насмерть.

Та ночь была долгой и страшной. Они не смели ни развести костер, ни подать голос. Когда Никея в первый раз протянулась к ней, Думаи сделала вид, что не замечает. На второй раз их пальцы переплелись.

«Пусть думает, что ты попалась. – Думаи не стала отнимать руку. – Пусть считает, что победила».

Когда небо очистилось, драконы взлетели, прошли над озером Холодных Зорь и внутренним портом Пианг, где прежде добывали уголь. Теперь пожар обнажил кровеносные сосуды города, и гора над ним дымилась. Видно, занялись угольные пласты.

Думаи не знала, бежали люди в глубину горного края или решились искать убежище в других местах. Империя Двенадцати Озер была обширна – не всюду поспели вестники Йеккен, не всех успели предупредить.

Наиматун затушила еще три пожара. Впервые после вылета из столицы Думаи взмолилась, прижимая к чешуе Фуртии обнаженные ладони:

– Великий Квирики, услышь дочь радуги! – Она закрыла глаза. – Прошу тебя, защити наши земли, пусть мир станет зеркалом тишины, в которой ты пребываешь.

«Он не услышит, дитя земли, – сказала ей Фуртия. – К нему не проложено мостов».

«Наиматун говорила о какой-то звезде из черных вод творения. Что это значит, великая?»

«Только падение ночи может это остановить».

Большего Думаи от нее не добилась. Она, певица богов, знала, как загадочна природа драконов, ведь они были не от мира сего, но ей, как всякому человеку, очень хотелось их понять.

Впереди уже показалась гора Вин, исток реки Дапранг, и тут Наиматун свернула к невысокому отрогу горной цепи. Думаи пыталась до нее докричаться – близился рассвет, время искать укрытие, – но усталая дракана не услышала.

Фуртия вслед за старшей опустилась на руины. Может быть, когда-то здесь стояла сторожевая башня. Судя по дымящимся обломкам огромных арбалетов и доспехам на погибших, застава была лакустринской. Думаи могла бы заподозрить нападение людей – если бы не павший бог. Дракона порвали, как бумажного; среди золы и снега серебряной фольгой блестели чешуйки. Должно быть, он пытался защитить солдат.

– Таугран! – вслух прошипела Фуртия.

От ее рокота проснулся Канифа. Думаи спиной почувствовала, как он напрягся. Она сама вся окоченела, и живот у нее скрутило при виде мертвого бога.

Мастер Кипрун утер нос.

– Здесь была пограничная застава. Выстроена, чтобы напоминать Восточному Хюрану о почтении к Шимскому договору. – Он бросил взгляд на конскую тушу с обугленными останками всадника. – Как видно, змеи ее обнаружили.

Думаи встала на колени рядом с драконом, погладила потускневшую чешую на морде. С болью в сердце она оглянулась на север. Ветер