сказала Эшлинг позднее. – Просто Генри так настаивал, а мне не помешает научиться играть в бридж, если я собираюсь жить в Лондоне сама по себе. Хоть какой-то социальный навык для общения.

– Эшлинг, ну что за глупости? Конечно, я не возражаю, а, наоборот, очень рада. Я просто боялась, что Генри станет таким же ворчуном, как папа.

– Да мы с Генри им такие уроки бриджа устроим, закачаются! Погодите, мы о-го-го как сыграем!

– Здорово снова видеть, как ты смеешься! – засмеялась в ответ Элизабет. – Я боялась, что ты больше никогда не улыбнешься. Почему бы тебе не остаться жить с нами, когда найдешь работу, вместо того чтобы тратить весь заработок на аренду? Было бы замечательно.

– Нет, так я все испорчу. Я буду чувствовать себя зависимой, а вы – стесненными. Где находится Манчестер-стрит? По дороге на Манчестер?

– О нет, она в самом центре, возле Бейкер-стрит. Разве ты сможешь позволить себе снимать там квартиру?

– По описанию звучит неплохо, маленькая и в центре. Они сдают минимум на два года. Это нормально или тут какой-то подвох?

– Я думаю, так бывает, но, Эшлинг, как ты можешь подписать договор аренды на два года? Ты ведь вернешься домой гораздо раньше.

– Да сколько же раз я должна вам всем повторять? Я не вернусь!

* * *

Эшлинг сняла ту самую квартиру и на той же неделе нашла работу – секретарем в приемной у троих врачей на Харли-стрит. Она назвала Генри Мейсона и отца Элизабет в качестве поручителей и прямо сказала доктору, который проводил собеседование, что недавно ушла от мужа в Ирландии и подписала договор аренды на два года на квартиру на Манчестер-стрит. Первое явно компенсировало второе в смысле пригодности кандидата на место.

– Верно ли я понимаю, что ваш брак безнадежно распался? – поинтересовался доктор. – Я просто хочу убедиться, что вы не исчезнете внезапно, если вдруг произойдет примирение.

– Нет, никакого примирения не будет. Я меняю фамилию на девичью, О’Коннор, и если мы можем хоть в чем-то быть уверенными в этой жизни, так это в том, что я не вернусь к мужу. – Рука Эшлинг невольно дотронулась до шрама на губе.

Доктор улыбнулся. Такая обаятельная девушка, причем с весьма подходящим опытом работы в офисе.

– Мисс О’Коннор, вы хотите получить развод?

– Доктор, в Ирландии не существует развода.

– Ах да, я забыл… А что тогда обычно делают?

– Если повезет, то переезжают сюда и находят работу в частной клинике, – засмеялась Эшлинг.

Ей сказали, что она может приступить к работе на следующей неделе.

* * *

Джонни предложил помочь ей устроиться на новом месте. Она ответила, что может позволить себе потратить пятьдесят фунтов из своих сбережений на наведение уюта. Этого им хватит с лихвой, заверил Джонни. Они поищут симпатичные книжные полки в магазинах подержанной мебели, и он уже знает, где можно купить пару кресел. Бо́льшую часть выходных Эшлинг провела с Джонни, который оттаскивал ее от витрин универмагов, где она с завистью разглядывала современную мебель. Эшлинг морщила нос при виде того, что предлагал ей Джонни:

– Да у нас такой хлам стоит в помещениях над лавкой, никому он и даром не нужен.

– Правда?! – загорелся Джонни.

– Еще бы! Маманя его тебе просто так отдаст, лишь бы место очистить.

– Я всегда мечтал поехать в Ирландию и самому посмотреть, как там и что. Раньше Элизабет не хотела ехать.

– Не хотела ехать?

– Я имею в виду по делам. Она считала, что так будет слишком нечестно, будто она на людях наживаться будет.

– А почему ты сам не съездил? Ты мог бы приехать на мою свадьбу.

– Меня не пригласили.

Эшлинг лихорадочно соображала, как исправить ситуацию.

– Да, точно, не пригласили. Нам пришлось ограничить число гостей. Впрочем, ты ничего не потерял.

– Элизабет была в восторге.

– Да, я тоже, честно говоря, была в восторге, сама свадьба прошла великолепно. Вот только брак получился ни к черту.

– Ладно, оставим эту тему. Посмотри, какое плетеное кресло-качалка. Сможешь привести его в порядок? И бросить пару забавных подушек? Будет отлично смотреться возле окна, будешь там сидеть и наблюдать, как внизу кипит городская жизнь.

– Как-то глупо покупать то, что дома и так гниет…

– Ладно, тогда давай я отвезу тебя обратно в Килгаррет на фургоне, мы его заполним подержанной мебелью и вернемся. Так пойдет?

– Ну что за ерунду ты несешь! Давай уже просто купим эту дурацкую штуку!

Когда они вернулись в квартиру Эшлинг, Джонни пыхтел позади нее под весом стола и сервировочного столика на колесах.

– Если бы магнат видел, как ты тащишь все это вверх по лестнице, его бы удар хватил, – сказал Джонни.

– Если бы магнат увидел меня сейчас, он, скорее всего, с трудом вспомнил бы мое имя. Полагаю, он недолго продержался трезвым…

* * *

Пять недель подряд Эшлинг писала мамане по одному длинному посланию в неделю, на многих страницах перечисляя все причины, почему она не может начать все сначала и почему несправедливо ожидать от нее сделать что-то только ради общественного мнения. Маманя присылала в ответ эмоциональные письма, объясняя, что общественное мнение ее меньше всего волнует. Если бы она хотела произвести впечатление на обитателей Килгаррета, то запретила бы Имону связываться с той компанией, которая живет у черта на куличках, и заставила бы Эшлинг учиться как следует и поступить в университет, а еще красила бы дом каждые пять лет. Ничего подобного она не сделала, так как ее не волнует показуха. На самом деле она хотела бы, чтобы Эшлинг поняла, что нарушила обещание, данное другому человеку, и что тот, другой человек старается изо всех сил, а все, что требуется от Эшлинг, – это сделать шаг ему навстречу или хотя бы полшага.

Потом пришло письмо с сообщением, что Этель Мюррей положили в больницу из-за высокого давления, стресса и нервного перенапряжения.

Затем маманя написала, что Тони снова запил, продержавшись три с половиной недели. То, что его письма к Эшлинг возвращались обратно невскрытыми, и так не радовало, но последней каплей стал звонок от Джимми Фаррелли с предложением обсудить некое соглашение по выплатам для Эшлинг.

Потом маманя сообщила, что Этель Мюррей чувствует себя лучше, уже может садиться в постели и на щеки постепенно возвращается румянец, но ей нельзя говорить про новый срыв Тони, пока она не окрепнет.

А однажды пришло письмо в конверте с напечатанным адресом, и Эшлинг открыла его, решив, что оно от адвоката.

Оказалось, письмо от Тони.

Эш, пожалуйста, умоляю, вернись! Я