– Нет, конечно нет. Я просто высморкалась.

– Ну тогда ладно.

– Ты сможешь вернуться?

– Чтобы жить у вас и работать в лавке?

– Нет, ты знаешь, что я имею в виду.

– Тогда не вернусь.

– Ты можешь пожить у нас немного.

– Или навсегда, или совсем никак.

– Ты ведь знаешь, ничего не бывает навсегда. Разве Ниам будет всегда? Или Донал? Или Имон? Что навсегда?

– Я хочу остаться дольше, чем ты бы согласилась.

– Я бы с удовольствием согласилась оставить тебя навсегда, и папаня тоже, но…

– Но – что?

– Но так будет неразумно. Ты должна попробовать другой способ.

– Я уже пробовала.

– Недостаточно.

– А сколько им будет «достаточно»? Я чуть без глаза не осталась!

– Нет никаких «их», Эшлинг… Я думаю только о тебе.

– Маманя, «они» есть, должны быть, иначе почему мы на тарабарском языке разговариваем?

– Ты знаешь почему, и это совсем другое.

– Маманя, просто оставьте меня в покое. Я буду тебе звонить, буду тебе писать. Я буду отправлять письма на адрес магазина, вложив их в коричневый конверт, чтобы они выглядели как квитанции.

– Детка, давай не будем строить такие планы, словно проблема затянется на долгое время.

– Маманя, но ведь так и есть. Проблема будет тянуться бесконечно долго в том, что касается… касается прошлой ситуации.

– Если бы ты согласилась поговорить со мной, если бы вы оба согласились поговорить со мной… Я виню себя. Не знала, насколько далеко все зашло.

– Нет, маманя, нет! Я не буду сидеть и ждать, пока сработает кратковременное чудо из Уотерфорда, а надо мной по-прежнему висит опасность… упасть на другой стул. Ни за что!

– Я приеду к тебе в любое место.

– Знаю, но не надо.

– Тогда чем я могу тебе помочь?

– Здесь мне гораздо лучше и спокойнее. Завтра вечером я буду в состоянии поговорить с тобой. Или послезавтра. Нужно написать некоторым людям. Например, мне придется связаться с Джимми Фаррелли.

– С кем?

– С Джимми, по поводу договоренностей, финансов и прочего. Не переживай, мне много не надо. Я возьму гораздо меньше, чем мне полагается, но своего добьюсь. Муж Элизабет – юрист. Он мне поможет.

– Нет, не надо! Слишком рано решаться на такое, ведь обратно не вернешь.

– Я тебе давно говорю: чем раньше я это сделаю, тем лучше. И я напишу его матери. Она славная женщина. Ты ведь знаешь, со временем я совершенно изменила свое мнение о ней.

– Да, знаю.

– Вот тут ты могла бы мне помочь. Просто будь с ней поласковее. Ее очень легко отвлечь, так сказать. Ты могла бы увести ее внимание в сторону от главного вопроса.

– Да.

– А затем делай то, что будет лучше для вас. Что вызовет минимум проблем.

– Хорошо.

– Вот и все.

– А ты ничего не забыла? – ледяным тоном спросила Эйлин.

– Да вроде нет.

– Как насчет другой части сделки, обещания и согласия? – (Эшлинг промолчала.) – Ты меня слышишь?

– Да. Я пытаюсь забыть ту часть. Надеюсь, у меня получится, хотя будет непросто. Возможно, когда мое лицо заживет, я начну пытаться всерьез.

– Но…

– Лучшее, что я могу сделать, – это забыть обо всем. Если я буду помнить, то придется с этим что-то делать.

– А там у тебя все будет хорошо?

– Да. Элизабет такая чудесная, просто нет слов! И Генри тоже. Они мне искренне рады и выделили отличную комнату. Я в ней спала как младенец. Все прекрасно. Я и правда чувствую себя гораздо лучше.

– Я рада за тебя, детка. Рада, что ты с Элизабет. Когда ты с ней, я могу быть спокойна за тебя.

– Да, но я не задержусь надолго. Найду себе собственное местечко.

– Нет, пока не надо.

– Ну, не на этой неделе. Я позвоню тебе завтра, маманя. Или послезавтра вечером?

– Послезавтра. Я сама тебе позвоню. Не хочу, чтобы Элизабет потратила кучу денег на телефон.

– А что ты скажешь папане? Почему ты сидишь в лавке так поздно?

– Я ему правду скажу: хочу поработать с финансами, когда тихо и спокойно, и именно так и сделаю.

– Маманя, я хотела бы, чтобы все было совсем не так…

– Спокойной ночи, Эшлинг. Господь тебя благослови! Ложись спать…

* * *

Прежде чем Эшлинг поговорила с маманей во второй раз, в гости заглянул Саймон и пришел в ужас, увидев лицо Эшлинг. Она объяснила, что упала и ударилась о стул. Саймон также огорчился, услышав никак не связанную с падением новость, что ей пришлось уйти от мужа.

– Это тот самый жизнерадостный тип, который пел на свадьбе, верно?

– Тот самый, – подтвердила Эшлинг.

Джонни тоже зашел в гости и принес Элизабет огромную подставку для комнатных цветов.

– Тебя магнат избил? – сочувственно спросил он у Эшлинг.

– Да, но мы всем говорим, что я ударилась о стул.

– Ну еще бы, именно так мы всем и скажем! – согласился Джонни. – Но я бы с удовольствием врезал ему в его тупую толстую морду. Я уже на свадьбе понял, что с ним проблем не оберешься.

– С ним и правда проблем не оберешься…

Элизабет была готова всячески поддержать подругу.

– Ты можешь плакать, и я поплачу вместе с тобой, если хочешь, – предложила она. – Но от плача у тебя заболит лицо, поэтому лучше не надо. Мы с Генри будем продолжать свои обычные дела, но если я тебе понадоблюсь, то просто скажи, и я в любой момент все брошу.

* * *

Незадолго до звонка от мамани Элизабет разговаривала с Эшлинг на кухне.

– Я страшно боюсь, что папа вот-вот сделает из Генри игрока в бридж. Я терпеть не могу бридж, а Генри настолько благовоспитан, что может согласиться просто из вежливости.

– Так ведь здорово, что они ладят между собой, разве нет?

– Да, и я им все время удивляюсь. Сегодня вечером папа даже сказал, что польщен тем, что малыш может получить имя Джордж… О господи!

– Что?! Неужели?! И ты мне ничего не сказала?! Почему ты мне не сказала? Счастье-то какое! Ах, Элизабет, я так рада! Ну разве не чудо? Когда ты узнала?

– Прямо накануне Рождества. Я собиралась тебе сказать, когда все немного успокоится.

Зазвонил телефон.

– Международный вызов! – прокричал Генри из прихожей.

Маманя сказала, что сегодня не смогла поработать в лавке, так как Этель Мюррей просидела целый день в доме О’Конноров. Донал провел день на работе, Имон и Шон тоже. Ниам уехала в Корк к Тиму. Этель Мюррей связалась со священником в Уотерфорде, и он приехал в Килгаррет. Тони уже сутки не прикасается к спиртному. Он признался своей матери и преподобному