Я не хочу сказать, что все эти соображения были «просчитаны» утром 19 августа за два часа. Работа велась в эти часы очень напряженная, но не на пустом месте.

Стратегия Ельцина была также четкой. Воспользовавшись путчем, объявить лидеров ГКЧП нарушителями законности. И вместе с восстановлением норм Конституции разгромить верхушку и всю структуру КПСС, которая, конечно же, не посмеет выступить против ГКЧП как минимум, а как максимум — поддержит ГКЧП и подставит себя под сокрушительный удар. Одновременно перехватить у КПСС руководство армией, ГБ, МВД, печатью»[367].

Именно те люди, которые воспользовались «плодами» бездарных руководителей ГКЧП, накануне очень много и активно через СМИ говорили и внушали населению страны неприятие военного решения общественного кризиса начала 90-х годов. Вот, например, что писали о польском военном перевороте образца 1981 года: «Военное положение — мера крайняя. Жест бессилия и отчаяния, когда все иные средства — политические, экономические, пропагандистские больше не действуют. И как показал последний польский опыт, шаг последний, ведущий в тупик… Военное положение, за которое ратуют сторонники силовых методов, погрузит Россию в ненависть, кровь и безвыходность… Никакое военное вмешательство уже не спасет в России коммунистическую систему, давно разминувшуюся с жизнью и ставшую тормозом общественного развития»[368]. Разумеется, в таком же духе писал не только журнал «Новое время», так писали практически все газеты и журналы, так же говорили по радио и телевидению.

Был перед глазами и более близкий «опыт» распада многонациональной страны в результате вмешательства в политику масштабного кризиса военных — Югославия. Ситуация в этой стране развивалась по очень похожему сценарию, но раньше, чем в России, так что была возможность «учиться» на чужом горьком опыте. «Поскольку в нашей стране с некоторым запаздыванием повторяются многие процессы, которые привели Югославию к ее нынешнему итогу, логично взглянуть на СФРЮ как на лабораторную модель для Советского Союза»[369].

Горбачев всячески оттягивал очевидную трагическую развязку разразившегося, прежде всего по его вине, системного кризиса, затеяв игру с заключением Союзного договора. Он сумел выиграть время, но переиграть его было уже невозможно. За обещание предоставить больше свобод республиканским «князьям» была куплена их лояльность Президенту Союза. Куплена, но ненадолго, как выяснилось очень скоро, на весьма малое время. Именно этот договор стал формальным поводом к созданию ГКЧП, поскольку его предстоящее подписание не снимало, а, напротив, усугубляло возникшие проблемы во взаимоотношениях между республиками.

Прогнозы возможного переворота давали и известные политики. За несколько дней до наступления времени ГКЧП президент Казахстана Нурсултан Назарбаев сказал корреспонденту «Комсомольской правды»: «Горбачев как человек не поведет нас к диктатуре. Его характер, склад не ориентирован на это. Уверен, что он привержен демократическим преобразованиям и реформе в экономике. Но сейчас вокруг него группируются силы, которые подталкивают его на какие-то жесткие методы»[370]. Одним словом, воздух был перенасыщен думами о перевороте и было от чего.

Кризис в 1991 году был системным, он охватил буквально все стороны общественной жизни и усугублялся тем, что своим острием был направлен на главу государства. Бывший руководитель охраны президента Владимир Медведев писал: «Отношение народа к лидерам — чуткий барометр. Если к Брежневу даже в худшие годы относились с иронией и насмешкой, то к Горбачеву — с враждой и злобой»[371].

Популярность Горбачева, которому в начале «перестройки» народ поверил, приближалась к нулю. Самое страшное, что своему верховному главнокомандующему перестали верить люди в погонах — государственники по определению. Среди военных, так же как и в иных кругах, постоянно говорили о близком перевороте, но чаще о перевороте, организованном не вооруженными силами. Так, маршал Ахромеев весной 1991 года сказал: «Уже три года твердят, что Вооруженные Силы готовят и могут совершить переворот. Кто об этом говорит? Вы вежливо молчите, а я скажу прямо: Ельцин Б. Н., Собчак А. А. Арбатов А. Г»[372]. Высшее военное руководство, как видим, успокаивало народ, но думали они, похоже, иначе. И события трехдневного путча тому подтверждение, поскольку душой, мотором и мозгами его были люди в погонах и, прежде всего, высокопоставленные сотрудники органов госбезопасности.

Подполковник КГБ Александр Кичихин (известный критик этих органов) на вопрос о подготовке руководства своих сотрудников к участию в путче ответил: «…Аморфную массу, конечно же, обрабатывали в нужном направлении. Несколько лет подряд им внушали, что демократы — враги. В апреле — мае 1991 года нам стали устраивать «встречи с интересными людьми». Раньше приглашали спортсменов, космонавтов, артистов. А тут вдруг зовут редколлегию газеты «Советская Россия». И полный зал сотрудников КГБ встал, приветствуя их. На «ура» прошла и встреча с депутатами Алкснисом и Коганом. Алкснис, выступая, сказал, что президент Горбачев не соответствует интересам общества, и зал взорвался аплодисментами. Иначе говоря, сотрудники важнейшего правоохранительного органа приветствовали выступление против законного президента. Помните, Владимир Крючков произнес на закрытом заседании Верховного Совета СССР большую речь, направленную против реформ Горбачева? Речь не публиковали, а у нас разослали по всем подразделениям и приказали ознакомить каждого сотрудника комитета. Это было не что иное как промывание мозгов»[373].

Когда встают, чтобы приветствовать, это признают интерес и симпатии еще до того, как проведена встреча. Ведь и приглашают обычно тех, кого хотят в тот период слушать, отвести душу. Так что особой корысти у руководства могло и не быть. Но ведь без разрешения руководства такие встречи и не проводили бы. И это верно, так что симпатии, вероятно, были и у самого руководства.

Г. Попов писал: «Путч или репетировали, или даже пытались начать событиями в Вильнюсе зимой 1991 года, введением войск в Москву 27 марта 1991 года, демаршем премьера Павлова 17 июня 1991 года»[374].

Таким образом, в течение 1991 года минимум два-три раза складывалась такая ситуация, когда шла то ли подготовка к резкому наведению порядка, то ли делались попытки его навести, но всякий раз Горбачев на полпути менял направление. Если внимательно прочитать все, что говорил Михаил Сергеевич за годы перестройки, то можно увидеть, что свои взгляды он менял столь часто и столь радикально, что невольно приходишь к неутешительному выводу, что он не имел сколько-нибудь осознанного плана преобразований. Не мудрено, что главным результатом перестройки стало полное банкротство не только самой идеи реформирования советского общества, но и реформатора. Так что ГКЧП августа 1991 года явился венцом обанкротившейся политики горбачевской перестройки, с одной стороны, а с другой, он нес в себе как родимые пятна характерные черты своего духовного родителя: неуверенность, неподготовленность, трусость, предательство.