подал свои объяснения; тем дело и кончилось. Для нас посольство Карлейля замечательно в том отношении, что кто-то из его свиты сделал описание его пребывания в России. В этом описании находим много любопытных подробностей о виденных им русских краях, о царском дворе, московско-посольских обычаях и тому подобное. Оно принадлежит к числу ценных источников по русской истории XVII века. Спустя года три с половиной к Алексею Михайловичу от Карла II в качестве посланника явился кавалер Иван Гебдон (сын названного выше) с тем же ходатайством о возвращении торговых привилегий английским купцам и о высылке из России купцов голландских, но также безуспешно. А в 70-х годах Карл II, подобно Голландским штатам, отвечал отказом на просьбу Алексея Михайловича подать помощь полякам против турок, и вообще уклонялся от всякого вмешательства в политические дела Восточной Европы.

Наиболее частые сношения и пересылки происходили, конечно, с соседними государствами, Польшей и Швецией, вследствие возникавших иногда с ними войн и постоянных пограничных столкновений. Эти неприязненные шведо-польские отношения повели за собой некоторое сближение московского царя со знаменитым «великим курфирстом» Бранденбургским Фридрихом Вильгельмом; последний, с одной стороны, в качестве прусского герцога добивался полной независимости от Речи Посполитой, а с другой – должен был бороться со шведами, которые старались расширить свои владения на южном Балтийском побережье. В конце царствования Алексея Михайловича, когда шведы и бранденбуржцы вступили в решительную войну, великий курфюрст отправил в Москву своего посланника Скультета с предложением тесного союза; причем советовал царю воспользоваться обстоятельствами для обратного завоевания русских областей, прилежащих к Финскому заливу (1675 г.). Но московская дипломатия, руководимая Матвеевым, уклонилась от новой войны со Швецией. Вследствие опасности, грозившей от этой усилившейся в то время державы, Дания также искала сближения с Москвой, а преемники Христиана IV, кроме торговых сношений, вели дружественные пересылки с царем, стараясь при всяком удобном случае возбуждать его против Швеции. Во время нашей войны с нею был даже заключен род союза. Но, вопреки условию, датчане ранее нас прекратили войну. (Во всяком случае, в эту эпоху на почве балтийского вопроса ясно обозначилась будущая коалиция Руси, Дании и отчасти Польши против Швеции, то есть Великая Северная война.) С другим вассалом Польши, герцогом Курляндским Яковом, московское правительство в военное время по необходимости входило в частые сношения, требуя, чтобы он не давал помощи полякам ни людьми, ни съестными припасами, и даже склоняло его перейти под русскую зависимость. А герцог со своей стороны хлопотал, чтобы царь во время войны с поляками и шведами запретил своим войскам вторгаться в Курляндию.

Те же польско-шведские отношения, с прибавлением турецких, служили главным предметом для посольств, которыми менялись московский царь с римским, то есть австро-германским, императором. Ведя почти постоянную и тяжелую борьбу с Оттоманской державой, венский двор искал союзников и не раз обращался с этой целью в Москву. Во время нашей первой войны с поляками за Малороссию цесарь Фердинанд III вызвался быть посредником для примирения обеих сторон; для чего, как известно, приезжали в Россию его послы де Аллегретис и фон Лорбах. Но их участие в этом примирении было неискренним и для нас невыгодным; они, очевидно держали более сторону поляков, помогали им втянуть нас в войну со шведами и коварно поддерживали виды царя на избрание польским королем. Мало того, Фердинанд III в начале 1657 года, незадолго перед своей смертью, тайно посылал к Хмельницкому, убеждая его отстать от Москвы и предлагая помирить его с Польшей. Тем не менее преемник Фердинанда Леопольд I продолжал дружественные сношения с Алексеем Михайловичем и во время его второй войны с поляками отправил в Москву великое посольство с Августином Мейербергом во главе, чтобы предложить царю свое посредничество для примирения с Польшей и склонить его на подание помощи против Турции. Это посольство около года прожило в Москве (1661–1662) и уехало без успеха. Но оно было успешно в другом отношении, именно в историко-описательном. Вообще некоторые иностранные послы, приезжавшие в Россию, оставили после себя такие записки, которые служат любопытным источником для русской истории; в XVII веке наиболее ценные, после Олеария, принадлежат именно барону Мейербергу. Его «Путешествие в Россию» написано на латинском языке и снабжено многими рисунками, которые заключают виды русских городов и селений, церквей и разных построек, а также изображения лиц духовных, боярского и других сословий и так далее.

В 70-х годах, когда Польша подверглась большой опасности от турок, оживились и переговоры о союзе против них, и от Леопольда (в 1675 г.) прибыли в Москву великие послы Боттони и Гусман. Переговоры этих послов с боярами, главным образом с А.С. Матвеевым, окончились только одним предварительным трактатом.

Наши дипломатические сношения при Алексее Михайловиче столь расширились, что обнимали почти все западноевропейские страны. Так, из Москвы ездили посольства во Францию и Испанию (стольник Потемкин), в Венецию (стольник Чемоданов), во Флоренцию (дворянин Лихачов) и в Рим (майор Менезиус). Этими сношениями положено было начало участию России в политических делах целой Европы. Например, Москва пыталась, хотя и тщетно, заступиться за Голландские штаты перед Людовиком XIV. А на Востоке она имела дружеские пересылки с персидским шахом, особенно по делам торговым, и даже была попытка войти в сношения с Великим Моголом Индии. В конце этого царствования в Москве видим присутствие стольких иностранных агентов и послов, что составился почти целый дипломатический корпус, даже с присущими ему взаимными интригами и стараниями направлять в своих интересах московскую политику. Некоторые государства уже имели здесь постоянных резидентов, как, например, Дания (Магнус Гоэ, сильно интриговавший в пользу разрыва Москвы со Стокгольмом) и Польша (Павел Свидерский); а при польским дворе находился русский резидент (стольник Василий Тяпкин). Для своих заграничных посольств, пересылок, вербовок и покупок московское правительство пользовалось отчасти иноземцами, более или менее состоявшими в его службе. Таковы: Виниус, Марселис, фан Сведен, Гебдон, Менезиус, Спафарий и прочие. Но большей частью снаряжались посольства из коренных русских людей, которые таким образом получали возможность близко знакомиться с европейской культурой, хотя и были немало стеснены в своем заграничном образе жизни как строгими правительственными инструкциями, так и родными привычками и предрассудками, заставлявшими их на все смотреть с оригинальной или своеобразной точки зрения. В этом отношении любопытны их посольские отчеты или так называемые «статейные списки», дошедшие до нас в значительном количестве.

Посольские обычаи и церемонии в Москве при Алексее Михайловиче наблюдались те же самые, которые мы видели при Михаиле Федоровиче из описания Олеария. Те же медленные проезды под надзором пристава от границы до столицы, те же торжественные