въезды и царские приемы и то же пребывание на посольском подворье под строгим присмотром московских приставов и стрелецкой стражи. А затем едва ли не главную заботу при дипломатических сношениях с иностранцами московских бояр в столице и русских посольств за границей составляло наблюдение полного царского титула в верительных и договорных грамотах. Особенно по сему поводу велики и часты были споры с поляками, которые по естественной неприязни к Москве старались умалять достоинство ее государя. Был со стороны поляков и другой повод для больших неудовольствий в Москве – это нередко появлявшиеся в Польше пасквили, то есть книги и брошюры, изрыгавшие всякую хулу на царя и на Московское государство. Московское правительство относилось к сим явлениям так строго, что иногда требовало от польского правительства жестоких наказаний и даже смертной казни для оскорбителей государевой чести; но при известной польской распущенности, конечно, такие требования оставались тщетными; зато сии оскорбления имели немалую долю значения в упорных войнах того времени Москвы с Польшей.

Чувствительно относясь к заграничным изданиям, трактующим о Московском государстве, русское правительство при Алексее I иногда принимало меры для того, чтобы с помощью печати опровергать распространенные там неверные известия о каком-либо событии. Так, после поражения под Чудновом и пленения В.Б. Шереметева за границей появились печатные листы, изображавшие это событие в преувеличенном виде и в освещении очень невыгодном для России. Получив уведомление о том от нашего резидента в Голландии иноземца Гебдона и предложение его напечатать опровержение, Ордин-Нащокин, конечно, доложил царю. К Гебдону вскоре было послано из приказа Тайных дел для напечатания и распространения за границей довольно правдивое изложение всего дела с указанием на измену Юрия Хмельницкого и на польское вероломство.

С великими державами московская дипломатия старалась держать себя на равной ноге, а от малых государств требовала самого почтительного отношения к его царскому величеству. Например, несмотря на дружественные пересылки с великим курфюрстом Бранденбургским Фридрихом Вильгельмом, Алексей Михайлович как-то остался недоволен его манерой держать себя и предписал своему посланнику (в 1656 г.), чтобы во время аудиенции курфюрст «противу царского именования и титула встал и шляпу снял и царскую грамоту принял бы стоя, без шляпы», в противном случае грамоты ему не отдавать и к руке не ходить. «А что мы, великий государь, – говорилось далее в наказе, – про курфюрста спрашиваем, сидя в шапке, и вам бы говорить, что мы, государь великий и преславный, и помазан от Бога, не только что посольства отправляем, но и в церковь Божию входим в шапке; а ему, курфюрсту, про нас, великого государя, и про нашу от Бога данную великую честь и говорить стыдно».

Московские чиновные люди, отправленные посланниками в иностранные государства и на посольские съезды, нередко держали себя там без должного достоинства, обнаруживали иногда грубость нравов, жадность к подаркам, пристрастие к крепким напиткам и тому подобное. Поэтому во вторую половину царствования в состав посольства часто помещались подьячие из приказа Тайных дел; на их обязанности лежало надзирать за поведением послов и по возвращении доносить обо всем государю. С подобной же целью таковые же подьячие вводились в походную канцелярию при воеводе, отправлявшемся на войну, чтобы смотреть, не будет ли он чинить притеснения и разные неправды ратным людям.

Любопытны происхождение и значение сего приказа Тайных дел, в котором сидел только дьяк с десятком подьячих и которым ведал сам царь непосредственно, то есть без участия бояр.

Летом 1654 года Алексей Михайлович, отправляясь в свой первый польский поход, по случаю начавшейся войны из-за Малой России, имел, конечно, при себе несколько дьяков и подьячих в качестве своей походной канцелярии. Эта канцелярия оказалась настолько удобной и удовлетворяющей правительственным потребностям царя, что оставалась при нем и после похода. Естественным путем, без всякого заранее составленного плана, она обратилась в постоянное учреждение, в постоянный приказ, лично и ревниво руководимый царем, не допускавшим в нем участия бояр. Так как он учредился в военное время, то первоначальные распоряжения, из него выходившие, относились по преимуществу к разным военным потребностям и лицам, то есть к движению и составу полков, снабжению боевыми и съестными припасами, назначению и поощрению воевод и тому подобное. Но потом сфера деятельности и компетенция приказа постепенно расширялись и охватили самые разнообразные предметы, относящиеся, однако, к ближайшим интересам и заботам царя; таковы: его личная переписка и личная касса, хозяйственные учреждения, постройки, некоторые заводы (соляные, железные, сафьянный), разные дворы (Аптекарский, Гранатный, Потешный), торговые операции, отыскание руд, раздача церковных книг, дела любимого Саввинского монастыря, царская благотворительность или раздача милостыни, дворцовый караул, дворцовые записи и тому подобное. Кроме того, Тайный приказ ведал и дела общего управления, но только в смысле надзора и руководства. Это ведение вызывалось обыкновенно обращенными к царю челобитными на разные несправедливости, злоупотребления и обиды со стороны правительственных учреждений и властных лиц; причем Тайный приказ не лишал самостоятельности эти учреждения и не мешал их деятельности, а скорее объединял их и подводил под общий царский контроль. Главным образом он надзирал дела военные и дипломатические, в особенности украинские, не нарушая компетенции приказов Разрядного, Посольского и Малороссийского. Само собой разумеется, что дела или события чрезвычайные подвергались по преимуществу расследованию и направлению из Тайного приказа, каковы дела о Никоне, расколоучителях и Стеньке Разине. Вообще это учреждение, заметно ограничившее некоторые старые привычки и притязания боярства, давало царю возможность постоянно и чувствительно проявлять в управлении всю полноту самодержавной власти. Оно свидетельствует о деятельном характере и правительственном усердии «Тишайшего» Алексея Михайловича. Оно так тесно было связано с его личностью, что существовало только в его царствование. Московские приказы занимали ряд особых зданий в Кремле; но Тайный приказ помещался в самом царском дворце, в верхнем этаже его, и, следовательно, находился у царя под рукой. Первым дьяком сего приказа, ведавшим его около десяти лет, был Дементий Башмаков, который пользовался любовью и доверием царя; он потом получил думное дьячество и переведен в Разрядный приказ. А в числе подьячих Тайного приказа встречаем известных впоследствии Семена (Сильвестра) Медведева и Федора Шакловито-го. Ведавший Тайным приказом дьяк был наделен правом подписывать за государя его распоряжения и указы; а потому носил звание «дьяка в государеве имени».

Существование сего, так сказать, личного приказа не мешало Алексею I также лично руководить исконным царским советом или синклитом, то есть Боярской думой. При нем в это высшее правительственное учреждение стекалось столько дел, особенно по докладам из приказов, что вместо прежних трех дней оно должно было заседать ежедневно утром и вечером, обыкновенно в