– явление авангарда. По мнению современного исследователя,

«авангард – осмысление ранее бессмысленного, изречение неизреченного, неизрекаемого, зримость сокрытого и сокровенного, выражение невыразимого»,

отсюда «беспредметность» символизма, но и – шаг

«в бездны внутреннего мира индивида. Предметный мир расчленяется на потоки энергий, сил, стихий» (Тульчинский 1996: 185).

Понятие взорвано, а образ не устоялся, всё смешалось и перепутано. Символ становится желанной целью и средством.

Символ.

2. От красного к белому

Известный теоретик символизма Борис Бугаев и термин себе выбрал символичный: Андрей Белый – мужественный и чистый, как Андрей Первозванный.

«Диалектика моей юношеской световой теории (от красного к белому) связана с библейским „Если дела ваши как багряные, как снег убелю“» (Белый 1994: 425).

Великие предчувствия – призвание Белого. За застывшей маской позитивизма, за поклонением понятию и термину он разглядел символ, поскольку, говорит он, наше время есть «движение к третьему миру» – миру символических форм (там же: 422). «Я в символе вышел из страха», символ дал свободу, новые ценности и новую глубину культуре (там же: 419).

Представление Белого о содержательных формах слова не было особенно четким и ясным, теперь это представление трудно воссоздать, как и всякое представление (образ) вообще; они слишком индивидуальны и неустойчивы.

По философским своим установкам, несмотря на многие метания, Белый неокантианец, прорывающийся от категорий Канта к символу; понятию нормы он предпочитает понятие о ценности («класс понятий о ценном»), т.е. представлению об «интеллигенции» (рассудке) он предпочитает культуру, содержанию – форму:

«всяческое содержание в таком случае выводимо из форм» (там же: 23)

– запомним это высказывание; что и представляет собою – в единстве проявлений – «познавательный принцип»:

«систематика форм подчинит искусство гносеологическим принципам» (там же: 43),

а

«форма есть содержание» (там же: 77).

«Мировоззрение становится творчеством» только через символ, а самая главная «ценность есть символ» чего-нибудь как «последнее предельное понятие» об органическом соединении, отличающимся от синтеза, который признается соединением механическим (там же: 36).

«Символ есть предел всем познавательным, творческим и этическим нормам: Символ в этом смысле предел пределов» (там же: 63),

и следовательно, тот тупик, за которым прекращается действие познания (там же: 36); и наоборот,

«все, умерщвленное нами в познании и творчестве, вызывается к жизни Символом» (там же: 64).

Но одновременно Белый говорит о «символических понятиях», «образных понятиях», «образном символе», т.е. метафоре, и пр. (там же: 36, 137). «Символ как цельность образа» противопоставлен понятию и враждебен ему (там же: 393). Обращение к символу, замещающему в познании понятие, объясняется просто: «захотелось перспективы» (там же: 292) – глубины смысла, «опять запросило сердце вечных истин…» (там же: 244).

«Свои коррективы к неправильному пониманию символизма

1) как мистики,

2) как эмпиризма,

3) как синтетизма,

4) как эмблематизма (рационализма)

я всю жизнь выговаривал с достаточной внятностью, натыкавшейся на косность укоренившихся привычек понимать в мысли слова, только слова, да еще в их неправильном терминологическом взятии <…> Мой „символ“ и означал: действительность еще не данную, но загаданную в реализации истинного и должного познавательного акта, а не тех схем о нем, в которых для рационализма оканчивается познание; между тем как с их конструкции оно только начинается» (там же: 487).

«Лишь преодолевая дуализм (Канта. – В.К.), гносеологическая проблема переходит в теорию; определяя норму формой, а форму содержанием, мы придем неминуемо к системам всяческого реализма (наивного или мистического); выводя из нормы познания его форму, и далее, выводя из формы самое содержание, мы неминуемо придем к системе гносеологического идеализма; первый путь обоснования нормы отрезан для теории знания; второй путь (обоснование данного содержания) и есть путь теории знания; в таком виде как выведение содержания, так и обоснование этого содержания формой – независимы от метафизических форм научного знания…» (там же: 32)

– такова основная гносеологическая формула Андрея Белого. Форма и содержание не есть единство сущности и явления, но представляют собою разные сущности.

Так Андрей Белый делает попытку вполне осознанного теоретического прорыва от кантовского «рассудка» и «разума», от образа и понятия – к символу, созидающему миф:

«смысл – в деятельности; деятельность неразложима, цельна, свободна и всемогуща; чистое познание, прикасаясь к деятельности, наделяет ее терминологической значимостью; термины чистого знания и познания – только символы деятельности; но когда в терминах этих мы подходим к деятельности, мы можем говорить о ней лишь в символических образах; она сама – живой образ, неразложимый в терминах; и потому-то наши слова о деятельности – только символ» (там же: 39).

Так у поэта выстраивается ряд: термин-понятие – образ – символ.

При этом и образ для Андрея Белого всего лишь неполный символ, да и вообще –

«мы самые эти понятия рассматриваем как продукт действенных, сущих символов» (там же: 44).

«Понятие менее отвлеченное по сравнению с понятием более отвлеченным есть образ <…> существуют понятия более или менее образные, понятие научное есть один предел в этом роде (термин в слове. – В.К.)» (там же: 50).

Градация понятий расплывается в образном континууме, не захватывая понятия как нового качества – и сразу же переходит в символ. Символ и остается центральной содержательной формой. Символ рассматривается не в его развитии, а как ставшее, и притом в содержательном смысле равное концепту. Символ как Символ – это и есть концепт, если так понимать утверждение Белого, что

«сам Символ, конечно, не символ; понятие о Символе, как и образ его, суть символы этого Символа; по отношению к ним он есть воплощение» (там же: 75)

– т.е., иными словами, символы и воплощают Символ как содержательные формы слова? Неясно. Неясность понятна и самому Андрею Белому:

«Понятие о Символе как пределе (а это – концепт. – В.К.) смешивается с понятием о символе как образе» (там же: 78),

чего, конечно, допустить никак нельзя. Кроме того, существуют еще аллегория, эмблема и художественный символ, о которых Белый также говорит как о явленности Символа.

Заметим, что чисто поэтически Андрей Белый иногда рисует историческую последовательность в явлении образа – понятия – символа как постижения вещи в ее именовании (там же: 73, 133): некогда «мысль жила в образе» без доказательств и даже без мышления в понятиях (там же: 314). Однако для себя самого Белый, скорее всего, признает