по мужеству и достоинству его не сравнить ни с одним из ныне живущих рыцарей.

– Но у меня душа болит о том, – добавил он, – что он вечно странствует; ибо немало есть людей, которым хотелось бы сжить его со свету, по причине его великих рыцарских заслуг.

Лионель прилежно передал своему брату Богору наставления Ланселота; и Богор выслушал их не без стыда.

– Монсеньор Ланселот прав, – сказал он, – в праздности никак нельзя надеяться приумножить себе цену.

И тотчас, придя домой, он велел облачить себя в доспехи, кроме головы и рук, а после вернулся проститься с королевой и королем. Что же до Лионеля, он вынужден был остаться, чтобы дать время зажить своим ранам. Вот о Богоре и о том, что с ним случилось, нам и следует теперь поговорить.

CXVII

Богор пустился по дороге, ведущей в королевство Горр, в надежде встретить Ланселота. Проехав два дня безо всяких приключений, он углубился в лес Ландон, чтобы меньше пришлось терпеть полуденный зной; ведь это было накануне дня Св. Иоанна Кипящего[310]. Едва только он снял шлем, как ему повстречалась прекрасная девица, которую он не замедлил приветствовать. Она взглянула на него и, сраженная его красотой, молодостью и приветливым видом, сказала:

– Сир, я не знаю, кто вы; но если доброта ваша сравнима с красотой, данной вам от Бога, вас, должно быть, ценят немало.

– Сударыня, – отвечал Богор, – вы, верно, смеетесь надо мною; но если вы и вправду уверены в том, что говорите, то красота, которая вам привиделась во мне, была бы неуместна, когда бы ей не вторила доброта.

– Не изволите ли вы проводить меня? Вам непременно выпадет случай показать, на что вы годны.

– Но, сударыня, если Бог дал мне доброту, упомянутую вами, мне впору ею пренебречь, дабы не впасть в грех гордыни. Однако я вас все же провожу, куда вам заблагорассудится.

Под вечер они добрались до края леса и вскоре оказались возле роскошного на вид замка.

– Вы не находите, – сказала девица, – что этот замок прочен и приятен на вид?

– Разумеется.

– А не жаль вам ту, что должна была стать его госпожой, но оказалась лишена его?

– Я бы скорее пожалел ее, – ответил Богор, – если бы ей пришлось оплакивать друга. Что же до утраты наследства, ей бы надо знать, что Бог может вернуть его, и об этом ей сильно убиваться не стоит. Но о какой госпоже вы говорите?

– О моей сестре, сир, она прекраснее и отважнее меня. Ей принадлежал этот замок и вся округа, называемая земля Брюйер[311]. Граф Алу, прежний его владелец, перед смертью передал свои угодья нам, двум его дочерям[312]. В самый год его смерти наш дядя Галид, сеньор Белого замка у въезда в Горр, приехал нас навестить и встретил у нас добрый прием, по праву положенный ему. На другой день он отозвал нас в сторонку.

– Милая племянница, – сказал он моей сестре, – я вас сосватал.

– Кому, дядюшка? – спросила она.

– Моему сенешалю, доброму и отважному рыцарю; вы будете пристроены как нельзя лучше.

– Дядюшка, – возразила моя сестра, – это, напротив, самый бесчестный из рыцарей; знайте, что я скорее дам сжечь себя заживо, чем когда-либо стану его супругой.

– И все же вы пойдете за него, – промолвил наш дядя, – волей или неволей.

– По счастью, дядюшка, вы мне не сюзерен и не имеете права меня неволить.

– Зато я могу поклясться, что изгоню вас из вашей земли.

Он уехал от нас, не прощаясь, и скоро явился обратно во главе огромного войска. Из всего нашего наследия они оставили нам единственный замок, где мы живем взаперти. Напрасно моя сестра старалась его смягчить, Галид упивается тем, что отнял у нас. Но все же однажды нашим рыцарям удалось похитить его сына: мы будем держать его здесь, пока земля наша не будет нам возвращена. Нынче мой дядя осадил последний наш замок и поклялся не отступать, прежде чем ему не вернут его сына. Мы потеряли уже более сотни рыцарей; но, к счастью, замок прочен и способен выдержать не одну осаду.

– Спору нет, сударыня, – сказал Богор, – у вас весьма жестокосердый дядюшка; могу ли я проникнуть в ваш замок?

– Если вам так угодно, я могу вас провести.

– Ах, сударыня, я глаз не сомкну, пока не испытаю, как люди вашего дядюшки умеют носить оружие.

Спускалась ночь, и они остановились у вавассера, одного из подданных девицы. Едва занялась заря, как Богор надел доспехи и осведомился, далеко ли до замка.

– Десять английских лье[313], – ответила девица, – мы будем там через несколько часов; но чтобы проникнуть туда, обманув бдительность осаждающих, нам придется подождать до вечера. Мы войдем в потайную дверь, я отопру ее с приходом ночи.

Она еще не договорила, когда они увидели скачущих к ним четырех рыцарей в добрых доспехах и на добрых конях.

– Я пропала! – воскликнула девица. – Видите первого из этих людей? Это сенешаль, отвергнутый моею сестрой. Он меня убьет, ежели вы не спасете меня от его гнева.

– Не беспокойтесь, сударыня; лучше возблагодарите Бога за то, что он его доставил прямо к нам.

Богор водрузил свой шлем на место, взял из рук оруженосцев глефу и щит, а сенешаль в это время окликнул, узнав девицу:

– Амида, Амида! Прекратите эту войну, или вы угодите в плен к монсеньору, вашему дяде.

– Клянусь именем Божьим, – сказал в ответ Богор, – вы нашли того, кто сумеет уберечь ее от этого.

– Это не вы ли, случайно?

– По крайней мере, я сделаю, что смогу.

Тотчас они пускают своих коней навстречу друг другу; но глефа сенешаля ломается о щит Богора; Богору выпала удача, он пробил щит и кольчугу и вонзил железо в левое плечо: сенешаль покинул седло. Богор забрал свою глефу и принялся за второго из трех; его он скинул замертво в нескольких шагах подалее. Но наконечник на сей раз остался в ране; он обнажил свой меч, позволил двум другим рыцарям обломать об себя их копья и одного ударил по шлему так, что тот скатился с коня, а он проехал ему по телу вдоль и поперек, ожидая четвертого. Тот посчитал, что уместнее будет избегнуть участи его соратников, и поспешно бежал. Вместо того чтобы гнаться за ним, Богор вернулся к сенешалю, пока он еле-еле вставал. Он взялся за его шлем и сорвал его с головы, призывая сдаваться, если тот не хочет умереть. Но он был уже не в силах