отвечать; Богор опустил ему забрало и откинул наголовник кольчуги: тогда сенешаль открыл глаза; при виде меча, занесенного над головой, он воскликнул:

– Помилуйте! Я не сделал вам ничего дурного.

– Обещай, что ты пойдешь в плен туда, куда я пошлю тебя.

– Я пойду, куда вам угодно, лишь бы не в замок Хонгефорт.

– Не тот ли, что у вас в осаде?

– Да, сир; уж лучше на край света.

– В него-то ты и пойдешь по моему приказу. Ты сдашься владелице замка в плен, да скажи ей, что тот, кто тебя прислал, к ее услугам.

– Любезный сир, пусть лучше я умру от вашей руки, чем от ее.

– Можно и так! – отозвался Богор, вновь занося над ним меч.

– Ах, сир, погодите! Я пойду. Но если там со мною скверно или подло обойдутся, урон от этого будет мне, а позор вам.

– Тебе нечего бояться. Поклянись своей честью, что пойдешь.

Сенешаль поклялся, и Богор возвратился ко второму рыцарю, который, дрожа от страха, тоже сдался ему в плен. Оруженосцы перевязали им раны, их посадили на коней, и они и направились к Хонгефорту.

– Вот уж правда, – сказала изумленная девица, – я не видела ничего подобного тому, что совершили вы; теперь я нисколько не боюсь за свою сестру; она будет свободна.

Они ехали неторопливо, поскольку приходилось ждать до поздней ночи, чтобы войти в замок. В Третьем часу они постучали в аббатство, основанное предками девицы; там они остановились, а сенешаля и его спутника отпустили продолжать свой путь в окрестности замка Хонгефорт. Те доложили Галиду, что их победил единственный рыцарь и велел им идти сдаваться в плен владелице замка.

– Сенешаль, – сказал Галид, – не входите в замок.

– Но тогда мы станем клятвопреступниками, мы дали слово; вы и сами бы не сделали того, что советуете нам.

– Ах, сенешаль! тебе не худо бы знать, что моя племянница тебя не пощадит, что она ненавидит тебя пуще всего на свете.

– Тут уж ничего не поделать; разве я не должен выполнить обет?

Так рассудив, они окликнули стражу у ворот и вошли в Хонгефорт. Девица узнала, что к ней прибыли два пленника; она вышла им навстречу. Сенешаль снял шлем, отвязал меч и бросил к ее ногам.

– Сударыня, – сказал он, – меня прислал к вам рыцарь, которого я вчера утром встретил вместе с вашей сестрой. Он нас победил и отсек бы нам головы, если бы мы не дали слово сдаться вам в плен. Вот мы здесь, делайте с нами все, что вам угодно.

Выслушав их и узнав сенешаля, девица почуяла, как сердце ее затрепетало. Она порозовела и заговорила голосом, дрожащим от утоленной ярости:

– Право же, сенешаль, ничто не могло меня так порадовать, как ваш приход. Наконец-то вы у меня в руках, вы, из-за кого я утратила мое наследство и мою свободу! Свяжите его по рукам и ногам, – призвала она своих людей, – поставьте на стену камнемет напротив шатра моего дяди; пусть он своими глазами увидит, как я учу его рыцарей летать.

Как она приказала, так и было сделано. Обоих пленников вложили в камнемет и метнули в осадный стан поверх замковых стен. Сенешаль был еще жив, когда упал перед шатром Галида, ставшего свидетелем его последнего вздоха.

Галид отдал бы половину своих земель, чтобы только не видеть, как жестоко обошлись с его сенешалем. Он поклялся учинить то же с любым из осажденных, кто попадет ему в руки. Пока владелица замка упивалась сей омерзительной местью, Богор с Амидой входили в потайную дверь. Она вышла им навстречу и приняла Богора с живейшими изъявлениями благодарности. Она проводила его в высокую залу, сняла с него доспехи, велела принести ему алые одежды на горностаевом меху, в которые помогли ему облачиться обе сестры.

– Милая сестрица, – сказала Амида, – этот доблестный рыцарь прибыл положить конец войне, в которую нас вовлекли. Я была бы уже мертва, если бы он своею отвагой не вырвал меня из рук сенешаля и трех его приспешников.

Тогда девица припала к коленям Богора.

– Этот замок принадлежит вам, – сказала она, – и все, что в нем имеется, тоже. Мы всецело ваши, душой и телом.

– Премного благодарю, сударыня, я ничего не требую и не прошу, кроме как возможности помочь вам.

Тогда они пошли с факелами осматривать покои, переходы, террасы и редуты замка. С главной башни они увидели расположение Галидова войска. Между войском и замком поднимался холм, на плоской вершине которого росла сосна необычайной высоты.

– Что это за место? – спросил Богор.

– Это верхняя застава[314], – отвечала Амида. – Каждый день Галид высылает туда одного из своих рыцарей, чтобы принять вызов от наших. Там мы побеждаем или проигрываем попеременно.

– Если так, сударыня, я был бы не против, чтобы мне дозволили завтра выйти туда во всеоружии, и я бы мог вызвать того, с кем пожелаю сразиться.

– Не сомневаюсь, что ваш вызов не останется без ответа.

Возвратясь во дворец, они нашли столы накрытыми и кушанья готовыми. Богор умылся первым, после него еще десять рыцарей[315]; им прислуживали с усердием. Когда убрали столы, обе сестры повели его на цветущий луг, и старшая не могла на него наглядеться. Она дивилась красоте, данной ему от Бога; она размышляла, сколь счастлива будет девица, которую он полюбит.

Постели были приготовлены, Богора проводили в самый красивый покой и уложили на самое роскошное ложе. Девицы дождались, когда он уснет, чтобы оставить его одного; а рано утром первой их заботой было всем сообща прослушать мессу в капелле. После того Богор потребовал свои доспехи; когда он подвязывал шлем, к нему подошла старшая сестра.

– Сир, – сказала она, – дай вам Бог доброго дня, как бывает на то Его воля!

– Благослови Бог и вас, сударыня!

– Сир, зачем вы облачаетесь в доспехи в столь ранний час?

– Затем, что есть у меня охота наведаться на вашу верхнюю заставу. Выведите мне оседланного коня, – сказал он своим оруженосцам.

Коня привели; он уже садился верхом, когда девица снова окликнула его.

– Подождите меня, – сказала она, – я мигом вернусь.

Она ушла и тотчас появилась снова, неся глефу с толстым и коротким древком, с острым разящим железом; роскошный вымпел из белой парчи был прибит к ней пятью золотыми гвоздями.

– Сир, – сказала она, – носите этот вымпел от моего имени, и да пошлет вам Бог чести и радости! Если вы достойны того, для кого он был создан, вам незачем опасаться и десяти лучших рыцарей этого войска.

– Для кого же он