а потом, уже осенью, — с самолетов. Вот только результат получился, скажем так, не вполне хороший. То ли по чьему-то головотяпству, то ли в результате каких-то ведомственных трений (готовили-то заброску одновременно и ГРУ, и НКВД, да еще с Коминтерном на подхвате) организовано всё было из рук вон плохо: у людей не было не то что нормальной связи или точных инструкций, но даже гражданской одежды. «Подводники» и «парашютисты» шли практически вслепую, а полиция, как выяснилось, была начеку. Это вообще, кстати сказать, загадка, которую лично мне разгадать не по силам, хотя на эту тему написаны десятки томов. Читая о болгарском Сопротивлении, трудно избавиться от мысли, что Никола Гешев в самом деле знал о подполье очень многое, если не всё и, зная, держал под контролем всю его деятельность аж до середины 1943-го, что-то пресекая, а чему-то по неким своим соображениям позволяя случиться.

Он вообще очень странная фигура, этот гений вербовки, докладывавший лично царю, минуя министра, любивший шутить на тему «и через 50 лет я буду управлять Болгарией», а в конце войны то ли упавший в бетономешалку в Пловдиве, то ли утонувший в Варне, то ли взорвавшийся в Старой Загоре, но, в любом случае, с отсутствием тела для опознания. То есть он неведомо куда делся вместе со своей знаменитой «картотекой», часть которой непонятным образом вроде бы оказалась в Москве.

Но это отдельная тема, углубляться в которую сейчас незачем. Главное, что его люди встречали «гостей» на месте высадки, прочесывали побережье и леса аккурат вовремя, да и население, явлению с неба особо не радуясь, частенько выдавало «террористов», тем паче что за них полагалась солидная награда.

АХ, КАК СЛАВНО МЫ УМРЕМ!

В итоге из пятидесяти шести «эмигрантов» в живых и на свободе к лету 1942 года осталось только семеро: 18 погибли в стычках, трое, попав в безвыходную ситуацию, застрелились, а 28 взяли и «закрыли» сразу же по прибытии или вскоре после того. Однако и чудом уцелевшие, добравшись до своих и с трудом доказав свои полномочия, ничего понять не могли.

Трудно без дрожи в сердце читать, скажем, крики души Цвятко Радойнова — уже главы Центральной военной комиссии при ЦК БРП, адресованные тов. Судоплатову[153]: «К кому следует обратиться за помощью? Какие каналы связи? Где брать оружие? Кто руководит нашей работой и что мы должны делать? Нам необходимы инструкции».

Инструкций, однако, не было. Выяснив, что желаемое не совпадает с реальностью, «инстанция», осенью и зимой 1941 года загруженная до предела, интерес к теме временно утратила. Так что когда 17 сентября посол Иван Стаменов попытался заявить тов. Молотову, что нехорошо засылать в дружественную страну диверсантов, Вячеслав Михайлович ответствовал в том духе, что всё это неправда, а «парашютисты», скорее всего, засланы «с провокационной целью гитлеровской Германией».

В общем, тяжко было подполью, и не могло оно работать эффективно, хотя и старалось. Жгли, взрывали, постреливали на горных тропах, а люди Гешева вскрывали по десятку-полтора ячеек в месяц, и при малейшем намеке на участие в боевых акциях смертные приговоры выносились без комплексов.

Весной 1942-го полностью разгромили ЦК БРП(к) вместе с Военной комиссией, перехватав практически всех нелегалов первого эшелона. 26 июня, после «Процесса парашютистов», к стенке встали 18 человек, включая Цвятко Радойнова, кричавших за миг до залпа: «Да здравствует Болгария! Да здравствует Советский Союз и победа над фашизмом!».

2 июля в Пловдиве прокричали тоже самое еще несколько лидеров, а 24 июля по итогам так называемого Большого процесса расстреляли еще шесть вождей, в том числе Антона Иванова — «человека № 1» и Николу Вапцарова — «душу партии». В тот же день, кстати, отказавшись от повязки на глаза, сам скомандовал взводу «Пли!» и был расстрелян и Владимир Заимов, арестованный в общем случайно и вопреки личной просьбе царя (однокашника по военному училищу) отказавшийся «просто одуматься».

Следует отметить, что некоторых осужденных можно было спасти: адвокаты хотели строить защиту на том, что «подсудимые прибыли в качестве разведчиков против Германии, а не для борьбы против Болгарии, поэтому их, в силу наличия нормальных отношений с СССР, следует рассматривать как военнопленных на территории Болгарии и до окончания германо-советской войны, не выдавая немцам, интернировать», и подполье запросило Москву, готова ли она на это пойти. Однако Москва от «выдачи адвокатам удостоверений, свидетельствующих, что обвиняемые являются советскими гражданами» отказалась «по политическим соображениям высшего порядка», порекомендовав Димитрову впредь такими глупостями не докучать.

В итоге из всего руководства, авторитетом не уступавшего «зарубежным», уцелел только Трайчо Костов — тов. Папуас, помилованный царем по просьбе — вот уж действительно не имей сто рублей... — школьного друга Станислава Балана, секретаря Его Величества, подкрепленной ходатайством еще одного школьного друга — Николы Гешева. Получил он, правда, пожизненное, по тогдашним болгарским правилам означавшее максимум червонец, и выпал из активной жизни.

С этого момента руководить действиями чет стали уцелевшие полевые командиры, а обезглавленным городским подпольем — «молодая гвардия» в лице Тодора Живкова, Антона Югова и прочих, что (есть и такое мнение) по каким-то причинам очень устраивало шефа Управления «А». Но это вилами по воде писано, а если говорить наверняка, смена состава уж точно устраивала Загранбюро, ставшее, в связи с исчезновением «человека № 1» и его команды, источником истины, с которым не спорят — ни по каким вопросам, даже по самым деликатным, вроде македонского...

ДОМ, МИЛЫЙ ДОМ

В последний раз возвращаемся к «третьей сестрице». То есть и дальше что-то будем упоминать, но уже мельком. А сейчас отметим, что в Македонии — в отличие от Фракии и Беломорья, где болгар и греков было примерно поровну, — разгорелась форменная гражданская война.

Судя по всем воспоминаниям (в том числе и сербов, очень на это сердитых, но не отрицающих), Воссоединение «запомнилось атмосферой праздника». Это, наверное, можно сравнить, с воодушевлением начала «Русской весны», тем паче что административные функции София предпочитала доверять местным элитам. Но были и проблемы, как объективные (всё же время военное), так и субъективные. Сербское меньшинство, особенно «осадники», нервничало — и в общем не без оснований: при прежней власти они имели все преференции, вели себя соответственно, и обид на сербов накопилось достаточно (хотя отдельные случаи насилия вплоть до самосуда всё же оставались единичными эксцессами).

Так что, при том что Военную комиссию ЦК КПЮ по Македонии создали еще в мае 1941-го, первая акция случилась только 11 октября в городе Прилепе. Да и то — как сказать... Если официальная