Тем не менее надежды на скорую помощь со стороны Запада и годы мира резко оживили культурную жизнь Византии. Как будто старое время на миг вернулось в XV столетие. Двор св. Мануила II блистал литературными талантами и философами, ученые готовили и представляли василевсу докладные записки с предложениями об устроении Пелопоннеса. Кипели диспуты, оживилась хозяйственная и финансовая жизнь. Казалось, протянись это время еще немного, и Империя, как и раньше, восстановит свои увядающие силы.

И в самом Константинополе разом все изменилось. Женщины из знатных семей покровительствовали наукам и заботились о чистоте греческого языка. Иностранцы направляли своих детей в византийскую столицу для получения образования и первого «выхода в свет». Конечно, в народных массах чувствовалась обреченность, но и здесь особым шиком считалось подчеркнуть свою ортодоксию, строгое Православие[959].

Увы, этот короткий миг счастья завершился со смертью в 1421 г. султана Мехмеда. Их отношения с василевсом оставались доверительными до последнего дня, и, уже отходя в другой мир, правитель османов поручил своих младших сыновей св. Мануилу II, опасаясь, что его преемник заберет их жизни[960].

Действительно, с началом правления султана Мурада II (1421—1444, 1446—1451) отношения между византийцами и турками резко обострились. Престарелый император уже почти отошел от дел, фактически передав бразды правления своему сыну Иоанну Палеологу. А тот быстро испортил отношения с Мурадом II, поддержав Мустафу, до сих пор находившегося в темнице Фессалоник и заявившего претензии на власть в султанате. Конечно же, это была грубая ошибка. По своему характеру Мурад II мало чем отличался от Мехмеда и, как говорят, являясь членом тайного ордена дервишей, мечтал посвятить себя духовному служению. Но, поскольку обстоятельства требовали его участия в управлении государством, он был вынужден пресечь некоторые опасности. Мурад II пожаловался императору св. Мануилу Палеологу на то, что в Константинополе тайно поддерживают мятежника, и предложил василевсу сохранить дружеские отношения, какие были между царем и его отцом.

Но тут вмешался молодой Иоанн Палеолог, убедивший царя в том, что Мурад II не удержит власти, да и вообще очень выгодно раздуть у османов пожар междоусобной войны. Он же направил послание султану, который потряс и оскорбил того. Проигнорировав упрек о помощи Мустафе, юный правитель Византийского государства потребовал от султана прислать в Константинополь в качестве заложников двух его братьев. Естественно, султан ответил отказом.

При содействии императора св. Мануила II Мустафа и его сообщник (и сокамерник) Джунейда высадились в Гелиболу, в Румелии, где их поддержали правители пограничных областей. Путь мятежников лежал в Эдирне, но на их пути уже стояла армия, направленная Мурадом II во главе с полководцем Баязидпашой. Однако Мустафа убедил солдат дезертировать, показав им шрамы, полученые в битве при Анкаре 20 лет назад. Баязидпаша был казнен восставшими солдатами, а Мустафа при их помощи дошелтаки до Эдирне, захватил его и даже начал чеканить там монету, как свидетельство того, что он создал самостоятельный султанат.

Следующей целью Мустафы стал город Бурса. Однако султан Мурад II встретил его с войском неподалеку от города, и успех сопутствовал ему. Мустафа был разбит и бежал. Как говорят, он был схвачен людьми Мурада II, когда пытался добраться до Валахии, и повешен как рядовой преступник.

Увы, это был не единственный претендент на трон. Другой Мустафа, брат самого султана, «Мустафа Младший», в 1422 г. в 13летнем возрасте стал во главе армии, которую ему выделили для войны с князьками некоторых областей Малой Азии, и осадил Бурсу. Нисколько не медля, султан выслал против него новое войско и опять победа досталась ему. После ожесточенной битвы мальчик был схвачен в плен и удавлен по приказу старшего брата[961].

Покончив с мятежниками, Мурад II в 1422 г. осадил Константинополь. Конечно, турецкое войско было еще не настолько сильным, чтобы захватить столь укрепленный город, как Константинополь. Но 10 тысяч турок, вооруженных пушками, являли все же собой грозную силу. Мнительный, как все восточные люди, султан желал захватить византийскую столицу именно 24 августа – один дервиш предсказал ему эту дату как день гибели Римской империи. И в этот день османы пошли на штурм, загремели пушечные выстрелы, небо закрыли летящие на город стрелы.

Византийцы яростно отбивали атаки врагов, надеясь только на помощь Богородицы и на себя. Сам наследник престола Иоанн Палеолог стоял в первых рядах сражающихся у Ворот Романа. В конце концов турки с большими потерями отступили. Как рассказывали очевидцы, в самый разгар боя на крепостных стенах появилась Пресвятая Богородица, внесшая невероятную радость в сердца защитников Константинополя и страх в души османов. Ромеи, почувстовав в себе новые силы, прыгали от радости, хлопали в ладоши и воспевали псалмы, османы сникли. Штурм захлебнулся, и вернувшиеся в лагерь турки под клятвой подтверждали султану реальность произошедшего события[962].

Правда, другие отряды османов проникли на юг Пелопоннеса, разрушив оборонительные сооружения византийцев на Коринфском перешейке, и произвели страшный разгром Мореи[963].

В 1423 г. пришлось решать судьбу Фессалоник, осаждаемой турецким полководцем Турханбеем. У Империи не осталось никаких сил, чтобы помочь Фессалоникам, и пришлось продать второй по величине город Византии венецианцам за 50 тысяч золотых монет. В это же время в Эфес, где располагалась ставка султана Мурада II, прибыли с просьбой подтвердить мир византийские послы. Подумав, осман согласился, но на очень тяжелых для Византии условиях. Кроме Константинополя, у Империи оставались всего лишь ближайшие к Черному морю города: Деркос, Анхиал, Месемврия. А из всей Фессалии ей теперь принадлежала только крепость Зейтун, да и то потому, что османы никак не могли ее захватить. Кроме всего прочего, ежегодно император обязался выплачивать османам 300 тысяч золотых монет.

Теперь уже не св. Мануил II, а его сын, венчанный еще в 1421 г. императором Иоанном VIII Палеологом, должен был решать эту проблему. Чтобы покрыть эту сумму, Иоанн VIII Палеолог отправился в Венецию, Милан, Рим и Венгрию, где продал последние фамильные драгоценности и выслушал очередную лекцию о необходимости заключить унию. По возвращении он застал своего царственного отца совершенно больным[964].