– Где? – спросила Малика, туго соображая.

– У твоей постели.

Она думала: всё закончилось. У Иштара теперь большой кубарат, и его мужская неудовлетворённость в прошлом. Их встречи проходили спокойно, голос и взгляды не выдавали его плотских желаний. Она ослепла, оглохла или потеряла дар чувствовать людей?

Фейхель с трудом встала на ноги, приблизилась к Иштару и протянула к нему руки, словно прося подаяния. Он сделал глубокие разрезы на основании её ладоней. Взял левую руку Малики и вспорол ей кожу под бронзовым знаком шабиры. Такой же разрез сделал у себя на правой руке.

Фейхель приложила ладони к окровавленным ладоням Малики и Иштара. Затем соединила их руки:

– Из одной крови, из одной плоти, из одного чрева.

Иштар сцепил пальцы с пальцами Малики в тугой замок и крепко сжал. Кровь смешалась, заструилась по запястьям, окрашивая рукава плаща и платья.

Малика не ощущала боли, только сильное жжение. Чувствовала тяжёлый взгляд Иштара, но не поднимала голову. Что он хотел увидеть сквозь чаруш? Огорчение или радость? Он увидит равнодушие. Малика была уже не здесь. Мысли, душа и сердце несли её к берегам Грасс-дэ-мора. И этот ритуал ничего для неё не значил. Одним шрамом больше, одним шрамом меньше. Плоть не душа – пострадает и забудет.

– Ты останешься? – спросил Иштар, продолжая сжимать руку Малики. – Или вернёшься во дворец Шабиров?

– Вернусь к себе, там все мои вещи. Завтра я уезжаю.

– Завтра день памяти. Ни один корабль не покинет порт.

– Хорошо, – кивнула Малика, глядя в пол. – Тогда послезавтра.

– Не хочешь посмотреть собачьи бои?

– Не переношу издевательств над животными.

– А спортивные состязания? Народ не поймёт, почему тебя нет.

– Хёск им объяснит.

Продолжая сжимать ладонь Малики, Иштар стянул свободной рукой с её головы чаруш и, наклонившись, заглянул ей в лицо:

– Уедешь через три дня. После состязаний. – И выпустив её пальцы, вышел из комнаты.

Фейхель скрылась в ванной. Вернувшись, протянула Малике полотенце:

– Эльямин…

– Помолчи, – сказала она и, усевшись на стул, зарылась лицом в белую махру. Ещё три дня. Огромных, нескончаемых три дня.

***

Адэр переступил порог храма. В лёгкие хлынул запах горячего воска, лилий и влажного меха.

Слуга закрыл чёрный зонт и, вытянув руку, склонился:

– Сюда, Ваше Величество.

Расстегнув плащ из чёрной норки, Адэр осмотрелся. Спины, головы… В проходах между рядами скамеек, стульев и кресел покачивался молчаливый чёрный поток. Люди на миг замирали, когда кто-то садился, и вновь трогались. Кругом гвардары – военные, обеспечивающие порядок в Партикураме. Их серые фуражки с узким металлическим козырьком плавали на поверхности чёрного моря.

– Сюда, Ваше Величество, – вновь прозвучал голос слуги.

Адэр посмотрел вверх. Стены обтянуты чёрной тканью. На выступах и в нишах подсвечники с вогнутыми блюдцами – защита от возгорания. Огни свечей были неподвижны и казались ненастоящими, нарисованными. На балконах музыканты и певчие, ожидающие начала церемонии. И опять же гвардары. Балюстрады и колонны увиты гирляндами белых цветов.

Адэр сделал шаг.

– Дорогу! – громко сказал слуга.

Безмолвная толпа раскололась, сжалась и освободила узкий проход, в конце которого стоял гроб, утопающий в лилиях.

Адэр шёл, не в силах оторвать взгляд от золотых ручек. Их отражение на лакированном красном дереве было зыбким, туманным, как отблески закатного солнца на мутной воде.

Опустившись в кресло, Адэр моргнул, пытаясь избавиться от рези в глазах.

– Это ужасно, – прозвучало сбоку.

– Это ужасно, – повторил Адэр, рассматривая затылки людей.

В двух первых рядах сидели правители стран «Мира без насилия». Перед Адэром возвышался король Хатали с супругой, затем – высочайшая пара из Бойварда. Чуть дальше Толан IV – король Росьяра. Жену не взял… Перед ним чета из Залтаны и Моган Великий. Похоже, они и правда сдружились… Что их объединяет: сверхдержаву и маленькую страну, где живут одни банкиры?

А вот и король Партикурама, его жена и дочь с лицами, закрытыми чёрной вуалью. Непривычно и жутко видеть их семейство без Норфала.

– Почему гроб закрыт? – вновь прозвучало сбоку.

– Норфал был серьёзно болен, – сказал Адэр и перевёл взгляд с короля Партикурама на отца.

Похудел, состарился… И всего-то за год.

– Проказой?

Повернув голову, Адэр посмотрел на пожилого человека в кашемировом пальто. Посмотрел в другую сторону. Ему отвели место в ряду, предназначенном для правителей отвергнутых стран. Этого следовало ожидать.

Вновь повернулся к человеку, пытаясь вспомнить: кто это.

– Князь Фромур Викун, – представился мужчина, заметив его растерянность.

Княжество Викуна отделилось от Грасс-дэ-мора почти сразу же после исчезновения Зервана. Адэр знал, почему техническое правительство, взявшее власть в свои руки, этому не воспротивилось. Подпись прадеда князя стояла на признании в заговоре и поджоге библиотеки.

– С проказой я погорячился, – проговорил князь. – Но, согласитесь, это странно. Какая ещё болезнь может так изуродовать лицо, что мы не можем последний раз посмотреть на престолонаследника Партикурама?

– Ваш прадед был зачинщиком заговора? – спросил Адэр еле слышно.

Князь свёл брови:

– Простите?

– Я могу повторить громче.

– Не надо. – Князь нервно поправил воротник пальто. – Сейчас разве поймёшь, кто был зачинщиком, а кто стадом?

– Пришлите мне свой экземпляр документа.

– Это семейная реликвия.

– Вместе с просьбой присоединить княжество к Грасс-дэ-мору.

– Ваше Величество…

Адэр наклонился к князю:

– Я Величество, а ты внук бумажного клопа.

Князь побледнел:

– Мой прадед был личным секретарём Зервана.

– Я и говорю: безродный бумажный клоп, который продал хозяина за титул князя. Это что же надо сделать, чтобы так взлететь?

– Сыновья не в ответе за ошибки отцов, а внуки уж тем более.

– Исправьте ошибку прадеда или это сделаю я, – промолвил Адэр и, выпрямив спину, посмотрел через плечо; сзади сидели отпрыски королей.

Пробежался глазами по знакомым лицам, отвечая лёгким кивком на кивки. Наследный принц Толан отвернулся. Последнее время разговоры с ним по телефону стали скупыми. Все попытки узнать причины снижения темпов строительства города развлечений ни к чему не приводили. Возможно, финансовые трудности, но Толан не хотел признаваться. Или…