На грубоструганых досках, покрывающих стены пресвитерии,было что-то нарисовано. На рисунках не были видны следы обработки топором, онине были испачканы копотью и экскрементами, видимо, у остановившихся здесьБожьих воинов не было времени. Или настроения.

Рейневан приблизился.

Картина окружала всю пресвитерию. Потому что это был циклкартин, ряд идущих одна за другой сцен.

Totentanz.

Художник не был большим мастером. Был скорее неважным и, вневсякого сомнения, доморощенным. Как знать, может, из соображений экономиикистью поработал сам пробощ, либо викарий? Фигуры были выполнены примитивно, досмешного неправильные пропорции. Комичные до жути были скелеты-палочки —подпрыгивающие и срывающиеся в смертельную пляску отдельные dramatis personae картины:папы, кесаря в короне, рыцаря в латах и с пикой, купца с мешком золота,астролога с преувеличенно семитскими чертами лица. Все фигуры были комичными,жалостно патетическими, вызывали если не смех, то усмешку сочувствия.Заслуживала жалости и сама Смерть, гротескно смешная, в позе и балахоне словноиз вертепа, возглашающая своё эсхатологическое memento mori[299],выписанное над ее головой черными угловатыми литерам. Литеры были ровные,надписи четкие, художник был явно лучшим каллиграфом, чем рисовальщиком.

Heran ihr Sterbhchen

umsonst ist alles Klagen

Ihr musset einen Tanz

nach meiner Pfeife wagen!

Гекс неожиданно запульсировал магической силой. А Смертьвдруг обрела гротескную голову трупа. И перестала быть гротескной. Сталастрашной. В темном чреве церквушки потемнело еще больше. А изображение надосках, наоборот, посветлело. Балахон Смерти побелел, глаза трупа разгорелись,убийственно заблестело острие косы, которую держали костлявые руки.

Перед Смертью, покорно склонившись, стояла Дева, одна изаллегорических фигур смертельного хоровода. У Девы были черты Ютты. И голосЮтты. Голосом Ютты она умоляла Смерть помиловать ее. Умоляющий голос Юттызвучал в мозгу Рейневана как флейта, как сигнальный рожок.

Sum sponsa formosa

mundo et speciosa...

Голос Смерти, когда она отвечала на мольбу, был словно хрустломаемой кости, скрип железа по стеклу, скрежет разъеденных ржавчинойкладбищенских цепей.

Iam es mutata,

а colore nunc spoliata!

Рейневан понял. Выбежал из церкви, вскочил на коня, криком иударами шпор заставив его пойти в галоп. В ушах у него все еще скрежетал ихрипел мученический голос.

Iam es mutata,

а colore spoliata!

Уже издалека он видел, что в монастыре что-то не так. Обычнонаглухо запертая изнутри калитка была распахнута настежь, на дворе сновалифигурки людей и коней. Рейневан сжался в седле и заставил коня идти ещебыстрее. И тут на него напали.

Сначала была чара, заклинание, молниеносный удар силы,испугавшей коня и свалившей Рейневана с седла. Не успел он подняться, как изрвов и из-за деревьев выскочили и бросились на нега несколько человек. Он сумелвыхватить нож из-за голенища, двумя широкими взмахами резанул двоих, короткимтычком в лицо остановил третьего. Но остальные его достали. Оглушили тяжелымиударами, повалили на землю. Начали бить ногами. Придушили. Связали руки заспиной. Лишили возможности двигаться.

— Крепче, — услышал он знакомый голос. — Крепче затягивайтевожжами, не жалейте! Если что-нибудь у него сломается, невелика беда. Пустьзнает, что его ждет.

Его поставили на ноги. Он открыл глаза. И задрожал.

Перед ним стоял Стенолаз. Биркарт Грелленорт.

От удара в лицо у него полыхнуло в глазах, щека и глаззагорелись словно прижженные железом. Стенолаз отодвинулся, ударил его еще раз,теперь слева, обратной стороной руки в перчатке. Рейневан почувствовал во ртувкус крови.

— Это было, — тихо пояснил Стенолаз, — только для того,чтобы обратить твое внимание. Чтобы ты сконцентрировался. Ты сконцентрировался?

Рейневан не ответил. Выворачивая голову, пытался увидеть,что происходит за монастырской калиткой, что за кони там кружат и что за кнехтыбегают. Ясно было одно — это не черные всадники из Роты. Те, которые егодержали, походили на обычных наемных убийц. Рядом с убийцами стоял человечек скруглой физиономией в одежде, выдающей в нем валона. Именно этот валон,догадался Рейневан, сбросил его с седла заклинанием.

— Ты тешил себя надеждой? — процедил Стенолаз, — что о тебезабыли? Или что я тебя не отыщу? Я предупреждал, что у меня везде есть глаза иуши.

Он размахнулся и ударил Рейневана еще раз, прямо по ужераспухающей щеке. Болевшее после предыдущего удара веко начало слезиться.Потекло и из-под другого. И из носа. Стенолаз наклонился к нему. Очень близко.

— Мне казалось, — прошипел он, — что ты все еще неотносишься ко мне с полной серьезностью. А я требую — полной. Напряги думалку.И выслушай предложение. Ты влип. Живым тебе не уйти. Но я могу тебя из этоговытащить. Могу спасти шкуру. Если ты пообещаешь провести меня к... Ты знаешь, ккому. К тому астралу, который маскируется под полного идиота. Спасешь своюжизнь, если приведешь меня к нему...

— Э-эй! Господин Гелленорт!

С высоты седла на них смотрел рыцарь в полных пластинчатыхлатах. На коне, прикрытом попоной в сине-золотых узорах. Рейневан знал его.Помнил.

— Князь требует, чтобы мы доставили его к нему. Немедленно.

— Ну как? — успел прошипеть Стенолаз. — Приведешь?

— Нет.

— Пожалеешь,

На монастырском дворе толпились конные, бегали пешие. Вотличие от пестрых и скорее обшарпанных убийц Стенолаза стрелки и кнехты водворе были одеты прилично и одинаково, в черно-красные цвета. Меж конных былобольше всего латников и оруженосцев. И гербовых.

— Давай его сюда! Давай гусита!

Рейневан знал этот голос. Знал фигуру, красивое мужественноелицо, модно по-рыцарски выбритый затылок. Знал черно-красного орла.

Вооруженными людьми на монастырском дворе командовал Ян,зембицкий князь. Собственной княжеской персоной, в плаще, обшитом горностаями,поверх миланских лат.

— Давай его сюда, ближе, — властно кивнул он головой. —Господин маршал Боршнитц! Господин Грелленорт! Давайте его сюда! А того валонауберите с глаз моих! Терпеть не могу колдунов!

Рейневана подвели ближе. Князь взглянул на него с высотырыцарского седла. Глаза у него были светлые, серо-голубые. Рейневан уже знал,кого напоминали ему глаза и черты лица настоятельницы.