– Бьюсь об заклад, с ним будет куда веселее, чем с вами, – сказала она.

Когда принесли ужин – какую-то жареную лапшу, которую Мина называла krumplis nudli, фасолевый суп и салат из огурцов, ломтики ветчины для Кэтрин и отвар липового цвета для Беатриче, – Мина попросила лакея сделать лампы поярче: уже начинало темнеть. Съев свою порцию nudli и еще чуть-чуть, Диана встала, объявила всем, что умирает от скуки, и пошла посмотреть, как там чувствует себя Хохо после купания. По пути она пыталась прихватить один из револьверов, но Мэри ее поймала. Эта девчонка – неисправимая воровка!

Одна Мина сидела молча. Мэри с любопытством поглядывала на нее, но Мина только улыбнулась и предложила ей еще одну порцию супа. Мэри и сама не могла в полной мере наслаждаться ужином: она слишком тревожилась за мистера Холмса. Куда он пропал и вернулся ли? Она все время напоминала себе, что сделать все равно ничего не может, а значит, и волноваться бессмысленно. Она попыталась сосредоточиться на общем разговоре – таком мирном, уютном, словно они вернулись в клуб «Афина»! Но ее мысли невольно возвращались к тому, что сейчас делается на Бейкер-стрит, 221Б.

Когда они уже доедали ужин, Кати просунула голову в дверь и что-то сказала Мине. Можно было разобрать слова «Кэтрин Моро».

Лицо Мины стало озадаченным.

– Кэтрин, Кати говорит, что какой-то человек хочет вас видеть. Заходить не стал, ждет за дверью. Сказал, что он только на минутку, и что вы знали его еще на острове?

Кэтрин уронила вилку. Она громко звякнула о тарелку.

– Что это значит? – прямо спросила Мэри.

– Эдвард Прендик, – сказала Беатриче. – Кэт, ты как?

С минуту Кэтрин глядела к себе в тарелку. Затем отодвинула стул и встала.

– Ничего, – сказала она. – Пойду поговорю с ним.

Мэри: – Да, об этом непременно надо написать! О нас-то ты расписала все, что только было неловкого и мучительного. Написала о моем разговоре с Хайдом. О Жюстине и Адаме. О Беатриче и Кларенсе. И о Диане… впрочем, Диану ничем не смутишь, так что ее можно не считать. Будет нечестно, если о себе ты не напишешь то же самое.

Кэтрин: – Я уже написала, какой идиоткой я себя выставила, когда решила, что Зора стащила телеграмму. Куда уж хуже?

Жюстина: – Но твой разговор с Прендиком был очень важным – не только из-за того, что он сообщил, но и из-за того, как это подействовало на тебя. Кэтрин, это ведь не просто приключенческая история. Это история о нас – о наших эмоциях, отношениях. Без этого она и правда превратится во что-то вроде твоих рассказов об Астарте.

Кэтрин: – В рассказах об Астарте тоже ничего дурного нет!

Диана: – Если не считать того, что твой Рик Чемберс слегка туповат.

Прендик ждал ее у ворот. В свете газового фонаря от входной двери он выглядел точно так же, как и в поезде, – такой, как всегда, только усталый и будто постаревший. Дело было не только в поседевших волосах. Он сам как-то выцвел весь, словно понемногу превращался в призрак.

– Кэтрин, – сказал он. – Как только Ван Хельсинг упомянул графа Дракулу, я сразу догадался, где тебя искать. Они не знают, что я здесь. Я понимаю, ты не хочешь меня видеть, понимаю, что ты, наверное, никогда больше не захочешь со мной разговаривать, но я должен тебя предупредить. Прошу тебя, прошу – не ввязывайся в эту войну. Ты не знаешь, против кого тебе придется сражаться.

Кэтрин подняла руку, словно хотела прервать его, но он схватил эту руку и прижал к груди – прямо к сердцу.

– Я знаю, ты меня ненавидишь, всегда будешь ненавидеть за то, что я бросил тебя на острове. Но прошу тебя, выслушай.

– Я тебя не ненавижу, – сказала она. Это была не совсем правда, но ей не хотелось признаваться в своих чувствах. Это значило бы дать ему слишком большую власть над собой. Когда-то она любила его, и это тоже дало ему слишком большую власть. – Я тебя презираю как труса, – сказала она. Это тоже была не совсем правда.

– Презирай сколько хочешь, – проговорил он с каким-то тихим отчаянием. – Ты не можешь презирать меня больше, чем я сам презираю себя. Но скажу тебе одно. Я никогда не думал бросить тебя, чтобы выжить самому. Когда я ступил на этот плот, который сам построил, я был уверен, что плыву навстречу своей гибели. Меня спасли по чистой случайности. Когда я снова увидел тебя в Лондоне…

– Где ты тоже создавал зверолюдей, как Моро!

– Кэтрин, поверь, я не стал бы этого делать, если бы меня не вынудили.

Она смотрела в его худое, изможденное лицо. Она не станет его жалеть, нет, не станет!

– У тебя был выбор. Ты сам выбрал стать одним из господ с хлыстом. Сам выбрал бросить Арчибальда – человека-орангутана – на цепи в подвале.

Он удивленно взглянул на нее.

– Откуда ты знаешь?..

– Чего ты хочешь, Эдвард? Зачем ты пришел?

– Чтобы отговорить тебя ввязываться в эту войну. – Он все еще прижимал ее ладонь к груди обеими руками. – Любовь моя…

Она выдернула руку.

– Что бы ты ни сказал, ты не можешь меня ни убедить, ни разубедить – ни в этом, ни в чем-то другом.

– Тогда я хочу отдать тебе вот это. – Он достал из нагрудного кармана лист бумаги. – Я записал все на случай, если ты не захочешь меня видеть. Прошу тебя, Кэтрин. Побереги себя.

Она неохотно взяла у него бумагу. Не говоря ни слова, только бросив на нее один последний взгляд, словно моряк, прощающийся с родной землей, он развернулся и исчез в темноте улицы.

Кэтрин долго глядела ему вслед, в эту темноту. Затем развернула бумагу и стала читать написанное его угловатым почерком, который она помнила с тех давних времен на острове, когда он учил ее писать. Это было подробное изложение планов Ван Хельсинга.

Наутро, за завтраком, Мэри с изумлением увидела, что Лаура входит в столовую под руку с Люсиндой. Люсинда была одета! И не в постели! Ну что ж, это явный прогресс.

– Как себя чувствует сегодня наша пациентка? – спросил граф, привстав и отвесив поклон. Он был галантен, как всегда, однако Мэри заметила, что он удивлен и встревожен.

Мина встала и подошла к Люсинде.

– С вами все хорошо, дорогая? Я очень рада видеть, что вы сегодня встали с постели. Только глядите, не переутомляйтесь.

– Ей уже намного лучше, – сказала Лаура. – Утром она услышала звон церковных колоколов и сказала, что хочет пойти в церковь. Во всяком случае, я ее так поняла.

– Я хотела бы петь в небесном хоре, – сказала Люсинда, глядя на них серьезными глазами. – Я хочу, чтобы мой голос звучал в хоре ангелов и архангелов.

– Католическая церковь есть на Кечкемети-утца, всего в нескольких кварталах, – сказала Мина. – У нас, боюсь, совсем не религиозный дом, – ни Влад, ни я не ходим к мессе. И едва ли кто-то из вас…