Вино тёплым потоком полилось внутрь организма. Однако чувства удовлетворения не появилось. Допив порцию, Густав попросил налить ещё, да и сам пересел к столу.

– Что тревожит тебя, Густав? – спросил Аксел. – Снова призрак беспокоит или теперь твои думы заняты Греттой?

– Обида гложет меня, – признался Густав. – Я всё дал этой женщине. И хотел дать ещё больше. Я спорил с матерью, я обрёл сильных врагов, я пренебрёг трауром по отцу. Я убил брата ради неё!

– Ради неё? Разве не ради трона?

– Ради неё, Аксел. – Густав залпом осушил кубок. – Трон волчонок отдал мне, но зачем-то забрал за это Гретту. Женщину, которую я полюбил по-настоящему. Понимаешь, по-настоящему, всем сердцем.

Густав налил себе ещё вина. Душа его изливала скопившиеся тяжёлые чувства, спеша скорее избавиться от них.

– Чем он был лучше меня? Говорил слова красивее? Крепче обнимал? Коль уж она приняла меня, возможно, я смог бы научиться нежности. У меня была надежда добиться расположения Греты, если не по-хорошему, то хотя бы по-плохому. Но после прошедших событий, после её предательства, я понял, что эта надежда бессмысленна. Я живой всё равно буду хуже его мёртвого.

Вместе с вином тоска затопляла сердце, и разум увязал в трясине мрачных мыслей.

– Завтра я её казню, – продолжал говорить Густав. – Я не очень верю в её умение колдовать. Я мог бы приковать её цепями к моей кровати и превратить в рабыню, в игрушку, в вещь. Только что это даст? Гретта, которая поначалу казалась робкой серой голубкой, оказалась гордой орлицей. Она отдаст мне тело, но никогда не отдаст душу. Я смогу заставить её улыбаться и преклоняться передо мной, но в тайне она ежеминутно будет меня проклинать. Мне тяжело расставаться с Греттой, тяжело осознавать, что больше не увижу её. Однако ничего другого не остаётся.

Аксел молчал, не мешая откровениям друга. Впервые он видел Густава в столь подавленном состоянии и не знал, как помочь ему или хотя бы утешить.

Ещё немного поковырявшись в своих мыслях, молодой ландграф встал, подошёл к навесному шкафчику в углу комнаты, что-то достал из него.

– Вот, – вернувшись, выставил он на стол прозрачный флакончик с чёрной крышкой, внутри которого колыхалась коричневая жидкость.

– Что это? – заинтересовался Аксел, вглядываясь в склянку в сумерках наступающего вечера.

– Это очень сильный яд.

– Яд? – молодой человек насторожился. – Зачем тебе яд?

– Мне привезла его сестра. – Густав занял своё место и налил себе вина. – Для того чтобы убить волчонка. Но я использовал другой яд, а этот остался.

– Зачем же ты достал его теперь?

– Завтра, перед тем, как разгорится костёр, я дам его Гретте. Чтоб не мучилась она перед смертью. Сделаю для неё последнее доброе дело. И на этот раз она должна оценить его по достоинству.

Аксел Тарф понимающе покивал головой, и всё же тревога не отпускала его.

– Хорошо. Но ты не сможешь сам это сделать, – сказал он. – Дай мне яд. Я угощу им Гретту, как только прозвучит приговор.

– Нет. – Густав зажал склянку в руке. – Я сам. Она увидит, что и я умею быть добрым.

В беседе повисла пауза. Парни пили, размышляя каждый о своём. Акселу не нравилось настроение друга, не нравились его слова, не нравилась затея с ядом. Густав вёл себя так, будто перестал быть самим собой, будто его заставляли играть чуждую ему роль.

– Если не хочешь убивать Гретту, не убивай, – произнёс Аксел. – Оставь в темнице или отправь к отцу. Но прикажи ей унять призрак, чтоб он более тебя не тревожил.

Густав взглянул на друга, словно на глупца.

– Какую ерунду ты говоришь, Аксел, – поморщился он.

– А может, не ерунду. Смотри, сегодня дух волчонка не приходит к тебе. Вдруг он испугался за жизнь возлюбленной?

Но Густав лишь усмехнулся на это. Даже почти рассмеялся.

– Да разве может призрак за кого-то бояться или переживать? Вон он сидит себе спокойно за столом и наблюдает за нами.

Услыхав столь неожиданное заявление, Аксел Тарф встрепенулся и напряжённо уставился в то место, куда кивнул его друг. Но там никого не было.

– Сидит здесь? И давно? – осторожно поинтересовался Аксел.

– Недавно.

– И тебя его появление совсем не беспокоит?

– Нет. Я уже устал беспокоиться.

Аксел снова покосился в противоположный конец стола и, чиркнув огнивом, зажёг свечу в подсвечнике.

– Так это же хорошо, – сказал он. – Значит, ты можешь не обращать на него внимания и вести прежний образ жизни! – Аксел улыбнулся и постарался добавить в свой голос побольше бодрости.

Однако друг не поддержал его оптимизма

– Ну же, Густав, взбодрись! К чему поддаёшься унынию? Где твой огонь жизни? Где смелые планы на будущее? Где твой смех над всеми невзгодами?

Густав пил и молчал. Казалось, его не только призрак перестал интересовать, но и собеседник.

– Густав. Густав… – позвал Аксел.

– Оставь меня, – вдруг попросил юноша.

– Не хочешь больше говорить?

– Оставь меня, – более требовательно повторил Густав.

– Да что с тобой вдруг? – не понимал парень.

– Уйди, я сказал! – с нервом рявкнул его друг.

Акселу это не понравилось. Как бы начало раздражения не окончилось новым приступом.

– Я не уйду, – заявил он. – Я обещал твоей матери не оставлять тебя. Да и сам не хочу этого.

– Ты не подчиняешься приказу твоего господина? – недовольно прорычал молодой ландграф.

– Беспокойство о моём господине сильнее послушания.

– А я тебе приказываю, пошёл вон! – прикрикнул Густав, и в глазах его сверкнули искорки гнева.

Да. Теперь он был не другом, но хозяином, и надо было подчиниться.

– Хорошо, – уступил Аксел. – Я выйду. Но от двери не отойду.

Молодой человек без всякого желания вышел из комнаты, закрыл за собой дверь и прислонился к ней спиной, прислушиваясь к звукам, оставшимся внутри. А их почти не было слышно. Стражник молча наблюдал за молодым человеком, не решаясь спросить объяснения его странному поведению.

Оставшись один, Густав осушил свой кубок и снова наполнил его. Берхард спокойно и неподвижно сидел за столом, не сводя с брата холодный взгляд чёрных глаз.

– Видимо, ты от меня уже не отстанешь, – устало вздохнул юноша, глядя с тоской на своего странного гостя. – За эти дни ты мне надоел больше, чем за всю жизнь. Но твой вид меня больше не пугает. Скорее, он утомляет меня. Всё моей смерти ждёшь?

– Жду, – откликнулось эхо голосом Берхарда Регентропфа.

– Ты всегда был терпеливым. Всегда усердным в делах. А теперь тебе и вовсе торопиться некуда. Ты оказался более жесток. Я не позволял тебе столь долго страдать. Почему ты не убьёшь меня сразу?

На этот вопрос ответа не