некоторое время, однако оставался у дверей и подслушивал. Солдат ещё удивлялся, что можно подслушивать, если человек внутри комнаты находится в одиночестве?

Всё так, как и Аксел рассказывал. Вот только оставался ли Густав совсем один? Неужели, призрак действительно навещал его? Если поверить в это, значит, можно признать, что призрак покойного брата и заставил Густава сократить дни своей жизни. Но это же глупо. Это так глупо.

– Аксел Тарф мог всё подстроить, – проговорила Патриция и смахнула со щеки последнюю слезинку. – Надо бы послать гонца к графу Норберту Регентропфу. Кто-нибудь из вас, – обратилась патриция к слугам, – позовите начальника стражи.

Один из слуг поспешил выполнить поручение.

– И нужно ещё госпоже Гретте сообщить, – напомнил лекарь.

– Я сообщу ей сама.

Патриция вновь обратила усталый взор на сына. На шесть дней он пережил брата своего, своего вечного врага и соперника. Всего на шесть дней. Подействовала ли сила заклятия? Или у Густава на самом деле повредился разум от бесконечных приступов? Патриция прикоснулась к руке юноши – она уже была холодной. Вот ещё один Регентропф покинул мир живых, и, провожая его, за окном во тьме позднего вечера снова шуршал дождь.

Со стороны казалось, что Патриция успокоилась. Она больше не плакала, голос звучал ровно, эмоции утихли. Такие перемены в поведении женщины сняли с лекаря волнение за её душевное состояние. Патриция встала с кровати, подошла к столу, села за него. Положила перед собой листы пергамента, взяла перо, открыла чернильницу. Женщина писала быстро и молча. Написав первое письмо, она отложила его в сторону и принялась за второе.

Вскоре в покои зашёл начальник стражи, рослый мужчина в лёгких латах и плаще. Взглянув на ложе, на котором лежал молодой ландграф, мужчина заволновался, однако спрашивать о чём-либо не решился.

– Вот, возьмите приказ, – обратилась Патриция к вошедшему. – Немедленно освободите из темницы Клоса Кроненберга и его сына Кларка и проводите их до замка Кроненберг. Они свободны. А так же выпустите ландграфиню Гретту Регентропф. Она тоже свободна. И срочно позовите ко мне гонца.

Воин поклонился и отправился исполнять приказы.

– Гретта в темнице? – удивился Питер Гойербарг. – Но почему?

– Густав обвинил её в колдовстве, – спокойно ответила Патриция. – Естественно, это обвинение глупо. Гер Питер, я прошу вас об услуге.

– Слушаю вас, госпожа.

– Сейчас я пошлю письмо графу Норберту, где сообщаю ему о трагедии и прошу срочно прибыть в Регентропф. Когда он прибудет, встретьте его вместе с Греттой. И расскажите ему всю правду. Всю. Об убийстве Берхарда с помощью яда, об его истинном убийце.

– Я не понимаю…

– Вы всё понимаете, гер Питер. Вы же знаете, что Берхарда убил Густав. Скажите Норберту, что Гретта – законная жена Густава. Вы не знали? Ну, так я вам сообщаю это. Запись о браке есть в книге домовой часовни. Пусть Норберт решит дела по закону, теперь он – наследник Регенплатца. Он наверняка отпишет обо всём королю. Пусть не скрывает правды. В нашей семье уже столько лжи скопилось, что пора от неё избавиться. Вы исполните мою просьбу, гер Питер?

– Да, конечно, – с готовностью ответил пожилой мужчина. – Только почему вы сами не встретите графа и не поговорите с ним обо всём?

– Мне… Мне будет стыдно.

В дверь постучали. Слуга открыл и впустил в комнату гонца. У молодого парня, увидевшего лежащего на кровати ландграфа Густава, также вспыхнула в глазах тревога.

– Ох! Наш господин снова болен? – не удержался он от вопроса.

Но ответом его никто не удостоил. Патриция запечатала письмо, встала из-за стола и подошла к гонцу.

– Очень быстро, сегодня же, доставь письмо графу Регентропфу, – приказала женщина.

Гонец взял письмо и, поклонившись, покинул покои.

Ну, вот и всё. Кажется, все дела завершены.

– Я пришлю сейчас служанок, чтобы они подготовили Густава к похоронам, – добавила Патриция.

Повернувшись к лекарю Гойербаргу, она слабо улыбнулась ему, подошла.

– Спасибо вам, гер Питер за ваше мастерство, – произнесла женщина. – За верную службу фамилии Регентропф. Вы всегда стояли на страже здоровья всей семьи. Отдельный поклон вам от меня за то, что помогли рождению сына моего.

– Я всегда был и остаюсь преданным слугой фамилии Регентропф, – поклонился лекарь, не совсем понимая, к чему сейчас вся эта речь.

– Прошу вас, продолжайте хранить жизни этой семьи и далее.

– Будьте в этом уверены, ландграфиня. Если хотите, я останусь и прослежу за работой слуг. А вам следует отдохнуть, постараться успокоить разум и сердце. Завтра предстоит трудный день.

– Да. Благодарю вас, добрый мой человек. Я отдохну, обязательно. Но сначала завершу ещё одно важное дело.

Патриция подошла к кровати. Теперь даже в слабом свете свечей была заметна бледность на лице Густава. Женщина провела ладонью по охладевшей щеке сына, наклонившись, поцеловала в холодный лоб.

– Я не покину тебя, сынок, – прошептала она.

Патриция больше не плакала и была спокойна. Может, слёзы иссякли, а может, душа устала. Женщина выпрямилась, отвернулась от ложа и, степенно ступая, покинула комнату сына.

Свернув в северное крыло, Патриция зашла в покои своей матери. Магда при помощи служанок уже готовилась ко сну. Кровать её была расстелена, седые волосы распущены.

– Как поздно ты зашла ко мне, Патриция, – заметила Магда Бренденбруг, повернувшись к дочери. – Случилось ли что?

– Случилось, матушка, – тихо сказала Патриция. – Густав умер.

Старая графиня замерла. Эта страшная новость, словно тяжёлый снежный ком, обрушилась на неё. Что сказать, Магда не знала – слова исчезли из разума её. Что делать теперь, она не ведала – чувства оцепенели в душе её. Даже взор давно ослабших глаз покрыл серый туман. Женщина лишь прижала руку к застывшему сердцу и сгорбилась под тяжестью застрявших в горле рыданий.

– Прощайте, матушка, – словно издалека, донеслись до слуха Магды тихие слова. – Прощайте и простите.

Но старая женщина слишком глубоко утонула в трясине проявившегося горя, она уже не слышала.

Патриция закрыла дверь, вынула факел из держателя на стене и, освещая себе дорогу, направилась в тёмный проём к крутой лестнице, ведущей на залитую дождём площадку северной башни.

День клонился к вечеру. Тяжёлый суетный день. Наконец-то он подходил к концу. Усталая Гретта сидела на скамье, прислонившись спиной к стене, и задумчиво перебирала складки своего чёрного траурного платья. Все принимавшие участие в похоронах разошлись по своим комнатам. Кроме Гретты в рыцарской зале остались лишь её отец, да граф Норберт фон Регентропф. Норберт стоял у окна и с бесконечной печалью в глазах всматривался вдаль. Долгое время в зале висела скорбная тишина, нарушаемая лишь щебетанием птиц за окном да шуршанием ветра в