последовало. Берхард продолжал сидеть неподвижно, и взгляд его был спокоен.

– Видимо, скорая месть тебя не устраивает, – согласно закивал Густав. – Ты желаешь меня мучить. Хочешь, чтоб жизнь из меня выходила постепенно. Я понимаю. Я вижу. Чем слабее становлюсь я, тем сильнее становишься ты. Я прав?

– Прав.

– Вот-вот. Поэтому ты и не торопишься. Ты питаешься моей болью. Высасываешь из меня силы по глоткам, по каплям. Даже после смерти не желаешь мне что-либо уступить. Ни замок, ни женщину, ни саму жизнь. Завтра я казню Гретту. Разве ты не хочешь меня остановить? А? Не хочешь?

– Не хочу.

– Конечно. Знаешь, что, умерев, она станет твоей навсегда. Получишь свою девку и продолжишь меня терзать. Будешь набираться сил, расти, чтобы завладеть замком, чтобы всех изгнать отсюда.

Густав осушил кубок. В душе его ненависть обнажала нервы. Захмелевший взгляд остановился на стоявшем на столе маленьком флакончике с коричневой жидкостью.

– А что если я не доставлю тебе такого удовольствия? – мрачно усмехнулся Густав. – Я не стану казнить Гретту. Пусть гниёт в темнице. А ещё вот возьму да выпью яду. И тебе не с кого будет тянуть силы. Тебе некому будет мстить, волчонок! Некому! Твои планы рухнут, и ты исчезнешь. Ну, что так смотришь? Напрягся, волнуешься. Боишься? Или думаешь, я этого не сделаю?

– Не сделаешь.

– Считаешь, я трус?

– Трус.

Густав молча покачал головой, не отводя глаз от склянки с ядом. Верхняя губа его нервно подёргивалась, мысли уходили в темноту. Юноша был так углублён в свои мысли, что не заметил, как приоткрылась дверь. Это Аксел Тарф, борясь с нетерпением и переживая, что ничего не может расслышать, пропустил слух внутрь комнаты и напряг внимание.

– Я тебя ненавижу, волчонок, – услыхал он глухое рычание Густава. – Ненавижу больше, чем при жизни. И я нисколько не жалею, что убил тебя. Не раскаиваюсь в этом. Если бы тебя не существовало, я стал бы совсем иным человеком. И жизнь моя сложилась бы иначе. Отец гордился бы мной, я учился бы у него мудрости правления, и в душе моей не царили бы обиды и чувства унижения. Моя мать была бы счастлива. Да и я испытал бы разделённую любовь. Ты один виноват во всех бедах нашей семьи, в моих бедах. Ты подослан к нам дьяволом. И душа твоя задержана здесь чёрным колдовством. Но ты ещё слаб. И замок ещё не твой. Я знаю, после того, как ты потешишься со мной и выпьешь последнюю каплю моей жизни, ты начнёшь издеваться над другими, забирая себе и их силы. И так до тех пор, пока замок не опустеет, и ты не станешь его полноправным хозяином. Но сначала тебе нужен именно я, именно мои силы. Правильно?

– Правильно, – бесстрастно подтвердило эхо.

Аксел не видел, как Густав открыл флакон, только слышал:

– А я вновь разрушу твои планы, мерзкий волчонок. Я уничтожу источник твоей силы. Смотри!

Притаившийся за приоткрытой дверью Аксел почувствовал поток холодного воздуха и увидел, как в комнате погас блёклый свет свечи. Душу его наполнила тревога.

– Нервничаешь, да?! – донёсся до Аксела злорадный возглас.

Молодой человек не выдержал и вошёл в комнату. В сумраке он с ужасом разглядел в руке Густава флакон с ядовитой жидкостью, а на лице юноши играла улыбка победителя.

– Густав! – крикнул Аксел.

Но друг его не слышал. Он смотрел в дальний угол стола, на того, кто был виден только ему.

– Возвращайся в ад! – провозгласил Густав и, прежде чем Аксел успел подбежать к нему, опрокинул в себя содержимое склянки.

В следующий же миг юноша схватился за грудь, резко вдохнул и безвольно повалился на стол. Его тело затряслось в мелких судорогах и вскоре замерло. Молодой ландграф фон Регентропф умер.

Аксел Тарф в оцепенении стоял возле своего друга и господина. Всё произошло столь скоро и неожиданно, что разум его никак не мог принять случившееся.

Новый порыв холодного ветра заставил парня очнуться. Нужно что-то делать. Прежде всего, Аксел подошёл к распахнутому окну и закрыл створки. Густав мёртв. Надо бы позвать лекаря и сообщить ландграфине. Она, несомненно, будет убита горем. Но также и может впасть в гнев. В гнев на него, на Аксела, на лучшего друга её драгоценного сына, на человека, которого она оставила в качестве стражника, которому она наказала ни на миг не оставлять больного Густава без присмотра. Как бы со злости не приказала она казнить нерадивого слугу.

Долго Аксел Тарф рассуждать не стал. Без влиятельного покровителя в этом замке ему больше делать нечего. Никого судьба его более не заинтересует. Молодой человек прошёл за кровать. Здесь, у стены висел ключ от небольшого сундука, стоящего в дальнем углу комнаты. Содержимое этого сундука составляли личные вещи Густава. Аксел открыл обитую бронзой крышку. Из-под груды одежды он достал три мешочка наполненных золотыми монетами и запихнул их себе под рубашку. Затем, закрыв сундук и повесив ключ на место, Аксел Тарф спешно покинул покои ландграфа.

Первым делом Аксел зашёл к себе, торопливо собрал всё самое необходимое для дальней дороги. После он заглянул в покои, отведённые для лекаря, и сухо сообщил усталому мужчине:

– Прошу вас подойти к Густаву, гер Гойербарг. Он принял яд.

Лекарь в ужасе помчался в комнату молодого ландграфа. А Аксел Тарф тем временем направился к ландграфине.

С того момента, как Патриция оставила сына, её не покидало беспокойство. Болезнь отступила, Густав не один, с ним верный Аксел, у дверей стража, и всё же сердце тревожилось. Патриция бродила по комнате, не зная, чем занять себя, чтобы отвлечься от нехороших мыслей. Хотела выйти в сад, но с серого вечернего неба вновь капал мелкий дождь. Может, заняться шитьём? Однако не было даже желания себя заставлять. И Патриция снова и снова просто ходила по комнате из угла в угол.

Открылась дверь. В комнату вошёл Аксел Тарф. Увидав его, Патриция замерла. «Новый приступ», – вспыхнуло предположение.

– Почему ты здесь? – строго спросила женщина.

Но прежде чем ответить, Аксел опустился на одно колено и склонил голову.

– Ваше сиятельство, госпожа ландграфиня, я принёс вам трагичную весть, – сообщил он.

Трагичную? Патриция прижала к сердцу ладонь, и дыхание её сбилось с ритма.

– Что случилось? – ахнула она. – Говори прямо!

– Густав… Он скончался.

– Нет! – Патриция схватилась за голову, будто пытаясь не впускать в сознание смысл услышанного. – Нет! Этого не может быть!

Этого действительно не могло случиться. Да, Густав болен, но ведь не смертельно. Даже если вспыхнул новый приступ, он не мог столь скоро принести смерть.