— Так же как Ральфу, — ответил Дэн и покраснел доушей. — Простите, ваше высокопреосвященство, я нечаянно оговорился!

— Ничего, Дэн, кардинал ди Контини-Верчезе понимает. Мыс тобой познакомились когда-то просто как Дэн и Ральф и оттого только лучшеузнали друг друга, ведь правда? А церемонное обращение для нас еще внове. Япредпочитаю, чтобы в частной жизни мы оставались друг для друга Ральфом иДэном. Монсеньор не станет возражать — правда, Витторио?

— Да, правда. Я и сам люблю называть людей просто по имени.Но вернемся к тому, что я говорил о высокопоставленных друзьях, сын мой. Какуюбы семинарию вы ни избрали, когда вы туда поступите, старинная дружба с нашимРальфом может поставить вас в несколько неловкое положение. Очень утомительнобудет вдаваться в объяснения всякий раз, как кто-то что-то заметит по этомуповоду. Господь порою разрешает нам ложь во спасение, — кардинал Витториоулыбнулся, блеснул золотыми зубами, — и для всеобщего удобства я предпочелбы, чтобы мы прибегли к такой маленькой невинной выдумке. Объяснить просто ипонятно тонкие узы дружбы — задача не из легких. Зато очень легко и простообъяснить узы кровного родства. А потому скажем всем, что кардинал де Брикассарвам приходится родным дядей, друг мой Дэн, на том и порешим, — с любезнейшейулыбкой договорил кардинал Витторио.

Дэн явно был поражен и смущен, кардинал Ральф покорнонаклонил голову.

— Не разочаруйтесь в великих мира сего, сын мой, —мягко сказал кардинал Витторио. — И у них есть свои слабости, и они тожедля удобства порою прибегают к невинной лжи во спасение. Вы сейчас получиливесьма полезный урок, хотя, похоже, едва ли им когда-нибудь воспользуетесь.Однако вам следует понять, что мы, господа в алом облачении, дипломаты до мозгакостей. Поверьте, сын мой, я забочусь единственно о вас. Злоба и завистьобитают не только в светских институтах, но и в духовных семинариях. Вампридется терпеть недоброжелательство соучеников, оттого что они станут считатьРальфа вашим дядей, братом вашей матери, но пришлось бы вытерпеть много больше,если бы думали, что вас не соединяют узы крови. Все мы прежде всего люди — издесь, так же как в любом ином окружении, вы будете иметь дело с людьми.

Дэн склонил голову, потом протянул руку, хотел былопогладить кошку, но приостановился.

— Можно, ваше высокопреосвященство? Я люблю кошек.

Нельзя было бы найти пути верней и короче к старому,неизменному в своих привязанностях сердцу.

— Можно. Признаюсь, для меня она становится тяжеловата.Она большая лакомка — правда, Наташа? Поди к Дэну, он помоложе и покрепче.

Джастине не так просто было перенестись со всеми своимипожитками из южного полушария в северное, как Дэну; он пробыл в Риме уже двамесяца, когда сестра закончила сезон в Каллоуденском театре и не без сожаленияпростилась со своей квартиркой в Босуэлгарденс.

— И откуда у меня набралось столько барахла? —недоумевала она, оглядывая разбросанные по комнате платья, газеты и коробки.

Мэгги, сидя на корточках на полу, подняла голову, в руках унее оказалась коробка проволочных мочалок для кастрюль.

— А это зачем у тебя под кроватью? На раскрасневшемсялице дочери вдруг выразилось огромное облегчение.

— Ох, слава тебе господи! Значит, вот они где! А ядумала, их слопал драгоценный пудель нашей миссис Дивайн, он уже целую неделючто-то киснет, и я просто боялась сказать, что мои мочалки куда-то подевались.Была убеждена, что он их сожрал, эта скотина лопает все, что не может слопатьего самого. Вообще-то я ничуть бы не огорчилась, если б он отправился кпраотцам, — прибавила она задумчиво.

Мэгги, все еще сидя на корточках, рассмеялась.

— Ну-ну, Джас! С тобой не соскучишься. — Онакинула коробку с мочалками на кровать, где уже громоздились кучи всякойвсячины. — Ты не делаешь чести Дрохеде, милая моя. А мы-то старались,приучали тебя к чистоте и аккуратности.

— Напрасный труд, я тебе давно могла это сказать.Может, возьмешь эти мочалки обратно в Дрохеду? На пароход я могу взять багажасколько угодно, но в Лондоне, надо полагать, мочалок хватает.

Мэгги отложила коробку в большую картонку с надписью «МиссисД.».

— Отдадим их хозяйке, ей надо будет изряднопотрудиться, пока она сможет опять сдать эту квартиру. После тебя тут житьнельзя. — На одном конце стола высилась шаткая колонна немытых тарелок, наних кое-где устрашающими усами топорщилась плесень. — Ты что, совсемникогда посуду не моешь?

Джастина фыркнула, не проявляя ни малейшего раскаяния:

— Дэн говорит, я посуду не мою, а брею.

— Сперва тебе придется ее подстричь. Почему не вымытьтарелку сразу после еды?

— Потому что пришлось бы лишний раз путешествовать накухню, а я обычно ем после полуночи, в эту пору никто не восхищается моейлегкой походкой.

— Дай мне какой-нибудь пустой ящик. Я сейчас же снесуих вниз и покончу с этим, — покорно сказала Мэгги.

Когда она вызвалась приехать и помочь дочери со сборами, онапредвидела, что ее ждет, и даже с удовольствием это предвкушала. Джастина нечасто принимала чью-либо помощь, и всякий раз, предлагая что-нибудь для неесделать, Мэгги под конец чувствовала себя преглупо. Но на сей раз все наоборот,в делах хозяйственных помогай, сколько душе угодно, и можно не чувствовать себядурой.

Со сборами кое-как справились, и в том же фургоне, которыйМэгги привела из Джилли, они с Джастиной отбыли в отель «Австралия», где Мэггисняла большой номер.

— Не худо бы нашему семейству купить дом на Палм Бичили в Авалоне, — сказала Джастина, опуская чемодан на пол во второйспальне. — Тут просто ужасно, прямо над площадью, а там, представляешь,два шага — и ты на пляже. Может, тогда вы соблазнитесь и станете почащевылезать из Джилли?

— А зачем мне выбираться хотя бы и в Сидней? Запоследние семь лет я тут всего второй раз, провожала Дэна, а вот теперь тебя.Если б у нас еще где-то был свой дом, он бы всегда пустовал.

— Бредятина.

— Почему?

— Почему? Да потому, что свет не сошелся клином на этойпаршивой Дрохеде, черт бы ее драл! Я когда-нибудь спячу от этой дыры!

Мэгги вздохнула.

— Можешь мне поверить, Джастина, когда-нибудь тебяотчаянно потянет домой, в эту самую Дрохеду.

— И Дэна, по-твоему, тоже?

Молчание. Не глядя на дочь, Мэгги взяла со стола свою сумку.

— Мы опаздываем. Мадам Роше ждет нас в два часа. Еслиты хочешь, чтобы платья были готовы до твоего отъезда, нам надопоторапливаться.