— Когда вырасту большим, я хочу найти тебе в невестки самую прекрасную небожительницу[258.11], а потом мы с ней будем жить вместе с мамой.

— Ой-ой, да ты размечтался, какая небожительница согласится выйти за тебя замуж?

Мать и сын шутили и смеялись, костер весело потрескивал, и в дровяном сарае было очень тепло. Казалось, что каждый последующий день будет проходить так же мирно и спокойно. Огонь в ночи дарил бедным людям иллюзорное утешение и надежду, ведь в то время никто из них не мог предположить, что время, отмеренное Дуань Ихань в этом мире, подходит к концу.

— Это случилось осенью того года, когда мне исполнилось пять лет, — сказал Мо Жань. — Когда люди отпраздновали Праздник середины осени, из-за длительной изоляции от внешнего мира в Линьи начало заканчиваться зерно. Тогда ответственная за округ Духовная школа Жуфэн скорректировала цены, попросту ограничив в пропитании бедняков, чтобы те не претендовали на кусок хлеба богачей.

Сюэ Чжэнъюн слушал его рассказ со смешанными чувствами. Его разум был в смятении, но когда Мо Жань упомянул об этом событии, он, чуть подумав, кивнул:

— Да, я помню ту корректировку цен. После этого в Линьи начался голодный бунт, и Духовная школа Жуфэн, в конце концов, снова снизила цены. Это продлилось примерно… год?

— Мне помнится, что полгода, — возразил Цзян Си.

Закрыв глаза, Мо Жань сказал:

— Не так уж и долго. Всего один месяц и пять дней. Это продолжалось всего тридцать пять дней.

Глава 259. Цитадель Тяньинь. Одна одежда на двоих[259.1]

Кто-то из толпы спросил:

— Как можно помнить все это настолько ясно? Прошло уже так много лет.

Разве мог Мо Жань что-то забыть? Для Цзян Си, живущего в границах Верхнего Царства, это были ничем не примечательные шесть месяцев, в памяти сражавшегося в Нижнем Царстве Сюэ Чжэнъюна это был целый год, наполненный множеством тяжких дум и испытаний. В памяти Мо Жаня это было время медленного падения в бездну отчаяния, где каждый из этих тридцати пяти дней был подобен году на границе ада и чистилища, а жизнь куда хуже смерти.

Когда вышел указ о корректировке цен, среди простых людей поднялась паника. Дуань Ихань и ее сыну и раньше не хватало еды, а теперь им оставалось только подбирать гнилую ботву и заплесневелую рисовую лапшу, чтобы хоть как-то утолить голод. Голодающих становилось все больше, поэтому вскоре даже гнилые листья стали редким лакомством. Однажды страдавший от голода Мо Жань не удержался и попросил:

— Мама, давай сходим в Духовную школу Жуфэн и найдем его, чтобы попросить немного еды?

Но Дуань Ихань ответила тогда:

— Можно просить у кого угодно, но не у него.

Просить милостыню на улице, давать уличные представления, низко кланяться и заискивающе улыбаться — все это было лишь работой, но обивать порог дома Наньгун Яна — совсем другое дело.

Пусть Дуань Ихань жила в нищете, ей все еще было трудно переломить себя, поэтому она решительно отказалась, а Мо Жань больше никогда не заговаривал об этом вновь.

Этот маленький ребенок с необычайно гибким и проворным телом умел быть незаметным. На девятый день после указа о корректировке цен, ему все-таки удалось украсть с поля большой корень белого редиса.

Дуань Ихань бережно хранила этот редис. Каждый день она отрезала один кусочек и делила его на двоих. К восьмому приему пищи редис загнил, но из-за того, что уже очень давно другой еды у них не было, Дуань Ихань разрезала остатки гнилого корня пополам, и этого хватило, чтобы протянуть еще несколько дней.

На двадцать первый день указа о корректировке цен они доели редис и больше не смогли найти ничего, что утолило бы их голод.

На двадцать пятый день пролившийся с неба ливень заставил выползти на дорогу дождевых червей. Мо Жань собрал их в сито и сварил в дождевой воде.

Гладкие и мягкие дождевые черви были тошнотворно противными на вкус. Исхудавший и изможденный до крайности Мо Жань мысленно извинился перед этими мелкими тварями за то, что ему пришлось наполнить ими желудок, и пообещал, что если он выживет, то будет считать дождевых червей своими благодетелями. Небесам ведомо, после того, как этот кошмар закончится, он не хотел никогда снова есть этих маленьких благодетелей…

На двадцать восьмой день у Мо Жаня поднялась температура. Хотя этот ребенок был от природы необыкновенно талантлив и одарен духовно, он не мог выдержать бесконечные тяготы уличной жизни и муки голода.

К этому моменту Дуань Ихань тоже лишилась последних сил. Взгляд ее окончательно погас и опустел.

В тот день, воспользовавшись тем, что изможденный болезнью Мо Жань крепко уснул, она, наконец, решилась и, выйдя из дровяного сарая, медленно побрела в сторону возвышающегося вдали величественного города Духовной школы Жуфэн. Если бы это касалось только ее, то она лучше бы умерла, чем попросила хоть что-то у Наньгун Яна, но ее ни в чем не повинный мальчик был еще так мал. Разве могла она допустить, чтобы он отправился вместе с ней в загробный мир?

Люди в Зале Даньсинь начали смотреть на Мо Жаня с некоторым сочувствием. Сейчас было не так уж и важно, виновен был Мо Вэйюй или нет, ведь те события, что ему пришлось пережить в прошлом, действительно были слишком трагичными.

После затянувшейся паузы кто-то со вздохом спросил:

— В конце концов, ей удалось что-то получить?

— Нет, — ответил Мо Жань. — Ей не повезло. Когда она пришла, Наньгун Ян опять поссорился со своей женой, — помолчав, он продолжил, — как только жена правителя города увидела мою мать, она тут же впала в дикую ярость. Это была очень вздорная женщина со взрывным темпераментом, так что она не только не дала моей матери ни крошки еды, но и приказала палками гнать ее за ворота Духовной школы Жуфэн.

— А Наньгун Ян?

— Я не знаю, — ответил Мо Жань, — мама не упоминала о нем.

Может, он старался помешать этому, а может, просто с сочувствующим выражением на лице стоял рядом, даже не пытаясь вмешаться. Мо Жань не знал, что конкретно произошло в тот день, ему было известно лишь, что после возвращения тело его матери с ног до головы было покрыто ранами и синяками. Свернувшись калачиком в их дровяном