но желание жить заставило его поднять руку и ухватиться за подол одеяния стоящего рядом с ним юноши.

Слезы потекли по его лицу раньше, чем он смог прохрипеть:

— Еда…

«Я очень голоден, умоляю тебя, я хочу есть».

Юноша, в плащ которого он так отчаянно вцепился, оказался Чу Ваньнином, который в тот день спустился с храмовой горы вместе с Хуайцзуем. Ошеломленный Чу Ваньнин замер:

— Что?

Мо Жань с трудом приподнял свое чумазое личико. Дрожа всем телом и глотая горечь в горле, он попытался показать ему жестами, как сильно он хочет есть. Перед глазами все кружилось и плыло, в ушах звенело.

Со слезами на глазах умирающий ребенок умолял человека перед ним о милосердии и сострадании. Он понимал, что если этот милый мальчик, так же как и те молодые господа, которых он встречал прежде, бросит его, не обратив внимания на его мольбу, ему останется только умереть. У него и правда больше не осталось сил.

— Есть…

И Чу Ваньнин накормил его рисовой кашей.

Всего один горшочек жидкой каши спас умирающего от голода человека.

Съев всю кашу, Мо Жань поспешил покинуть земли Храм Убэй. В то время он был немного не в себе, кружилась голова и перед глазами все плыло, так что в итоге из внешности своего «братца-благодетеля» он запомнил лишь чуть вздернутые к уголкам глаза феникса, обрамленные очень густыми и длинными ресницами.

От земель Храма Убэй до Сянтани ни днем ни ночью он не расставался с тем теплым плащом, что отдал ему братец-благодетель. В то время он был очень маленьким, поэтому одежда юноши выглядела на нем до смешного нелепо, особенно когда он накидывал на голову объемный капюшон, который, сползая, закрывал почти все его лицо.

В дороге ему не раз встречались хорошо одетые и накормленные дети, которые прильнув к своим родителям, смеялись над ним и кричали ему вслед:

— Папа, мама, посмотрите на этого маленького попрошайку! Что это такое он на себя надел, так смешно!

Мо Жань ничуть не сердился на них.

Какие-то прохожие и праздные зеваки смеются над ним? Ну и что. Стоит ли вообще обращать внимание на такую ерунду? Он был благодарен уже за то, что этот слишком большой и плохо сидящий на нем плащ мог защитить его от ветра и дождя, а также подарить его сердцу немного душевного тепла.

Когда он набрасывал этот плащ на плечи во время снегопада, похожие на лепестки цветов снежинки падали на плотную ткань и увядали, так и не коснувшись его тела. Под его защитой даже самой глубокой ночью мрак не мог пробраться в его душу.

С наступлением сумерек Мо Жань разводил огонь и, обняв колени, чтобы согреться, набрасывал на голову капюшон. Укутав все тело в теплую ткань, он смотрел из-под мягкого нежного меха на оторочке на мирно мерцавшие во тьме оранжевые язычки пламени.

Этот плащ был теплым, как мамины объятья и нежным, как глаза феникса братца-благодетеля… Маленький мальчик сворачивался и засыпал, но даже во сне он все еще мог чувствовать слабый цветочный аромат исходящий от плаща, из-за которого ему иногда казалось, что он спит под цветущими яблоневыми ветвями.

Оглядываясь назад, стоит ли удивляться, что он всегда чувствовал, что тело Чу Ваньнина очень приятно пахнет. Лишь вдыхая этот аромат на своей подушке, он мог почувствовать покой в сердце и хорошо выспаться.

Также нет ничего удивительного в том, что, впервые увидев старейшину Юйхэна у Пагоды Тунтянь, он сразу же заметил как до боли знакомы и невероятно нежны эти опущенные вниз глаза феникса. Как будто раньше он где-то их уже видел.

На самом деле, все в этом мире имеет свою причину и следствие, и за каждое деяние воздается по заслугам.

Оказывается, что он и Чу Ваньнин… были знакомы уже очень давно. Мало того, что они уже разговаривали, касались друг друга, так он даже вылизал ладонь Чу Ваньнина. Оказывается, еще тогда, в пору ранней юности, Мо Жань сразу же унюхал аромат цветущей яблони, исходящий от одежды Чу Ваньнина. Оказывается, тот братец-благодетель, которого он искал на протяжении долгих лет, всегда находился рядом с ним и никогда не отдалялся от него, будь то в жизни или в смерти.

Мо Жань опустил глаза. Когда-то в иной жизни, вопреки всему, в этом опустевшем и холодном Зале Даньсинь жило тепло.

Вот только это была их тайна. Ее горькую печаль и медово-сладкое счастье Мо Жань бережно хранил в самой глубине своего сердца и никому не собирался о ней рассказывать. Впрочем, при своем косноязычии, вряд ли он смог бы объяснить свои чувства той разномастной публике, что собралась сегодня в этом зале.

Сделав глубокий вдох, он перевел дух и продолжил:

— В конце концов, согласно последней воле моей матери, добравшись до округа Сянтань я нашел Сюнь Фэнжо.

В то время малышу Жань-эру было всего пять лет. Он шел, завернувшись в толстый плащ юного Чу Ваньнина. Волочащийся по земле подол к этому времени стал очень грязным. Высунув из меха капюшона похожую на воронье гнездо очень грязную голову, он запрокинул свое изможденное маленькое личико и тихо спросил:

— Позвольте спросить… здесь ли живет старшая сестрица Сюнь Фэнжо?

— Сюнь Фэнжо? — крепко ухватившая его за руку актриса рассмеялась и с любопытством оглядела его с ног до головы. — Лучший цветок[259.7] нашей музыкальной труппы? Хотя мы тут представления даем, а не телом торгуем, однако барышня Сюнь весьма известна. Многим нравится ее внешность, но куда больше тех, кто влюблен в ее голос. Маленький братец, сколько тебе лет, и с чего ты вдруг вздумал искать ее?

Невинный ребенок широко распахнул глаза, не понимая, что она имеет ввиду. Однако насмешка в тоне этой девушки была слишком явной, поэтому он смутился и, крепко ухватившись за отвороты плаща, залился стыдливым румянцем:

— Покорнейше прошу вас позволить мне увидеться с сестрицей Сюнь. Моя… моя мама попросила найти ее…

— Ха? А кто твоя мама?

— Фамилия моей мамы в девичестве Дуань, а звали ее Дуань Ихань…

— Что?! — переменившись в лице, певичка отступила на шаг и прикрыла рот платком. До этого с ленцой смотрящие на него персиковые глаза вдруг широко распахнулись. — Так ты ребенок музыкальной феи Дуань?

На пике своей популярности Дуань Ихань никогда не была заносчивой и спесивой и часто она раздавала деньги и драгоценности тем сестрам, кто с