сарае, она молча обняла его, а потом начала кашлять кровью. Кровь сменилась кровавой пеной, смешанной с желудочным соком, от которого комната наполнилась едким и кислым запахом.

На тридцать четвертый день Дуань Ихань была уже при смерти. Она почти не могла говорить и плакать.

К ночи она очнулась от полуобморочной дремы, почувствовав, что к ней вернулось немного сил. Увидев прижавшегося к ней Мо Жаня, который изо всех сил пытался согреть ее теплом своего маленького худого тельца, она нежно сказала ему:

— Мой малыш Жань-эр, если у тебя появится такая возможность, вернись в Сянтань.

— Мама…

— Вернись в Сянтань и найди старшую сестру Сюнь, чтобы отплатить ей за ее доброту[259.2], — Дуань Ихань нежно погладила Мо Жаня по голове. — Иди в Сянтань, чтобы отплатить за добро, не задерживайся в Линьи, чтобы отомстить за обиду… Будь добр, послушай, что говорит твоя мама… Перед тем как мама отправилась в Линьи, она задолжала старшей сестрице Сюнь очень большую сумму денег и не смогла вернуть… Ты должен вернуться в Сянтань и оставаться рядом с ней, помогать во всех делах и радовать ее. Кроме того, в будущем, если кто-то сделает для тебя доброе дело, ты должен быть благодарным и никогда об этом не забывать.

Глотая слезы, Мо Жань вглядывался в ее худое изможденное лицо. Глаза Дуань Ихань потемнели еще больше, напоминая блестящие в тусклом свете черные с пурпурно-фиолетовым отливом виноградинки.

— В будущем обязательно плати добром за добро.

Конечно, перед смертью Дуань Ихань постаралась продумать жизнь сына на годы вперед. Больше всего она боялась, что после ее смерти Мо Жань может сбиться с праведного пути, поэтому строго-настрого наказала ему как можно быстрее покинуть это печальное место. Если у ее ребенка будет высокая цель в жизни, то у него не останется времени на то, чтобы предаваться плохим мыслям, и его непросто будет заманить в трясину ненависти.

Поэтому она дала ему эту высокую цель — отплатить за добро, отказавшись от мести.

На тридцать пятый день, после поднятого народом голодного бунта, абсурдный указ о корректировке цен был отменен, и действовал он всего лишь один месяц и пять дней.

После этого большинство знати и богачей лишь вздохнули: ну, наконец-то, этот нелепый фарс закончился. Когда весь Линьи был в смраде и дыму, эти люди, задернув занавески, нежились под мягкими одеялами. Просыпаясь поутру, они полоскали рот принесенной служанками ароматной росой и выковыривали из зубов остатки пищи. Услышав об отмене указа, они, позевывая между делом, отпустили несколько недовольных комментариев и забыли об этом.

То, что для них не имело никакого значения, для Мо Жаня было самым волнительным событием в его жизни. Ему больше не нужно было беспокоиться о пропитании, ведь на улице опять появились добрые люди, которые одарили просящего милостыню Мо Жаня лепешкой и даже, сжалившись, расщедрились на миску жидкой каши с мясом. Он не сделал ни единого глотка. Бережно сжимая миску двумя руками, он спешил поскорее вернуться домой, чтобы отдать эту кашу тяжелобольной матери.

Каша с мясом — это такая хорошая еда. Если мама выпьет ее, то обязательно поправится, так ведь?

Он торопился поскорее спасти жизнь своей матери этой кашей, но не осмеливался бежать слишком быстро. Миска была надтреснута, и сбоку у нее была большая дыра, поэтому, если бы он бежал слишком быстро, то часть драгоценной каши могла расплескаться.

В душе ликуя и с трудом сдерживаясь, чтобы не побежать вприпрыжку, он, наконец-то, дошел до их дома.

— Мама!..

Держа плошку обеими руками, он, словно маленький щенок, толкнул покосившуюся плетеную дверь своей грязной головой. На лице его сияла широкая улыбка, исполненная надежды на прекрасное будущее для них двоих.

Все ведь складывается так хорошо: мама съест кашу с мясом и скоро поправится, а когда наступит весна и распустятся цветы, они, как и собирались, вместе отправятся в путь и, наконец, покинут Линьи. Они отправятся туда, где будут только песни, радость, веселье, и где не нужно голодать. Туда, где живет мамина старшая сестрица по фамилии Сюнь. Там им больше не надо будет скитаться по улицам и выпрашивать милостыню.

Все складывается так хорошо — скоро они вместе вернутся домой.

Дверь жалобно скрипнула и отворилась.

— Она лежала внутри, — бесцветный голос Мо Жаня разорвал тишину Зала Даньсинь.

Собравшиеся в зале праздные зеваки, пожалуй, были даже удивлены его равнодушием и холодной отстраненностью.

Рассказывая о трагической смерти своей матушки, этот человек был все так же спокоен и сдержан. Он не только не выказал никаких теплых чувств или хотя бы волнения, но даже слезинки не проронил.

Никто из них не задумался о том, сколько лет тоски и внутренних терзаний потребовалось, чтобы его душевные раны затянулись, и он мог говорить об этом, сохраняя такое бесстрастное выражение лица.

— Я позвал ее, но она не проснулась, — сказал Мо Жань. — Она больше никогда не смогла открыть глаза и выпить эту кашу.

В зале надолго повисла тишина.

Наконец, госпожа Ван с дрожью в голосе спросила его:

— Тогда… потом, когда ты… ты остался один, то сразу покинул Линьи?

Мо Жань покачал головой:

— Я пошел в Духовную школу Жуфэн.

Кто-то в толпе охнул и воскликнул:

— Неужели пошел мстить?

— Моя мама сказала, что я должен платить добром за добро, а не мстить, — все также равнодушно ответил Мо Жань. — Я и не думал о мести, лишь хотел позаботиться о погребении матушки. Но у меня не было денег и не было времени побираться на улице, поэтому я пошел в его дом, чтобы попросить немного денег.

— И он дал их тебе?

Мо Жань с едва заметной усмешкой ответил:

— Нет.

— Нет, совсем ничего не дал? Но, судя по тому, что ты говорил прежде, твоя мать оставила в сердце Наньгун Яна свой след, так как же он мог отказаться оплатить хотя бы ее погребение…

— Потому что его первая жена тоже недавно скончалась, покончив с собой, — ответил Мо Жань.

— Что?!

Прищурив глаза, Цзян Си испытующе взглянул на него:

— Жена Наньгун Яна действительно рано ушла из жизни, покончив жизнь самоубийством…

— Пока эта женщина была в положении, ее муж спутался с другой женщиной. После рождения ребенка их семейная жизнь не заладилась, и они постоянно ругались. В тот день, когда моя матушка пришла в орден искать его,