Удалы́ добры молодци?»

Да как брал-то тут Грозны́я царь Иван Васильевич

Золоту трубу розрывчяту,

Выходил он на крылечко косивчято,

Кричал-то он в золоту трубу:

115 «Ише есь ли у нас в камянно́й Москвы таковы борьци?»

Услыхал тут из того ряду́,

Из того ряду коже́венна,

Умлыхал тут Потанюшко Хроменькой;

Хроменькой, сам тоненькой,

120 По животу он пережимистой,

На праву́ ногу подпадыват,

На леву́ подковыриват,

Костыльком он помахиват,

К цярському дворцю подвигаитьце.

125 Увидал тут Кострюк Небрюк:

«Это чорт идёт, не бо́ровшшик

(боротьсе),

Водяной идёт, не роспотешильшик!»

Он скачёт через вси столы дубовыя,

Через ествы саха́рныя,

130 Да бежал-то он да на новы́ сени,

Да на красно крыльцё да на широкой двор.

Как го́ворит тут Потанюшко Хроменькой,

Хроменькой да сам тоненькой:

«Уж ты гой еси, Грозны́я царь Иван Васильевич!

135 Мы положим промеж собой заповедь великую:

Неровно́ которой которого бросит,

Руку, ногу сломит,

Хребетну ли кость повыломит,

Из платья ли повылупит»

(под суд не отдавать).

140 Смотрит тут Грозны́я царь

Иван Васильевич с Красна́ крыльця.

Как начели Кострюк Небрюк боротисе

С Потанюшкой Хроменьким,

С Хроменьким с им, с тоненьким,

145 Как начели боротисе, водитисе,

Как Потанюшко Хроменькой,

Хроменькой, сам тоненькой,

По животу пережимистой

На праву́ ножку подпадывал,

150 На леву́ подковыривал,

Костыльком он помахивал,

Как метал тут Кострюка Небрюка

На матушку сыру́ землю́,

Он ведь его из платья повылупил,

155 Хребётну кость повыставил.

Да скакал Кострюк Небрюк да на резвы́ ноги,

Побежал да по широку́ двору,

Захватил черну́ .... в праву́ руку,

Побежал, где-ка собаки шшеня́тятьсе,

160 Где-ка свиньи-ти приносятьсе,

Где-ка кошки люшшятьсе.

Говорит тут Марья Небрюковна:

«Это чорт, не бо́рошьство,

Водяной, не роспотешельсьтво!» —

«Тебе како́ дело?» — царь-от говорит. Тут и всим смешно́ пало.

86. ОРСЁНКО (АКСЁНКО)[316]

А Грозны́я царь Иван Васильевич задумал строить втору Москву, втору Москву на Во́логды. Не мог-то он построить второй Москвы на Вологды; тольке выстроил черьковь Миколину на том-то городи на Вологды; положил золотой казны сорок тысечей. А задумал-то Орсёнко посмотрить государёва строеньиця, не второй Москвы, черьквы Миколиной, того жо строеньиця государева. Пошол-то Орсёнко путём-дорогою, уцюл-то во стороноцьки гам, гово́рю великую. Захотилось посмотрить Орсёнку, хто такой розговариват. Деля́т тут воры-розбойники золоту казну, золоту казну да государеву из той церьквы Миколиной; церькву подло́мят и укра́дут. Походил-то Орсёнко тут к ворам-розбойникам: «Уж вы воры-розбойники! дайте мне такой же пай». Не дают-то воры-розбойники такова́ паю. Просил тольке у них полу́паю; не дают они и полу́паю. Просил-то он тольке треть паю; не дают-то они и треть паю. Просил он тольке четверть паю; не дают они и четверть паю. Просил тольке пети рублей; не дают-то Орсёнку и пети рублей. Розьерилось тут Орсёнка ретиво́ серьцо; хватал он сы́рой дуб из матушки сырой земли, высоко-то он метал по подне́бесью. Тут розбойники да испугалисе, по тёмно́му лесу розьбежалисе. Как со́брал Орсёнко золоту казну несчётную, он со́брал ей сорок тысечей, пошол он на втору Москву, на Вологду. Как приходит Орсёнко в славну Вологду, заходит в царе́вы больши ка́баки; уж он начал пить вино запоеми, откупать он занял сороковками; сам он пьёт и голе́й пои́т, голей поит, кабацьких пье́ниц́ей: «Уж вы молите Бога за Орсёнка!» Они пьют вино да Бога молят за Орсёнка. Прошла-то та славушка по городу по Вологды, шьто есь такой — откупат вино да сороковками, сам пьёт да и голе́й пои́т. Прошла по городу по Вологды; поимали Орсёнка во царе́вом большом ка́баке, посадили в те́мну те́мницю; посадили Орсёнка в те́мну те́мницю, приготовили ему да высокой рей; повели-то Орсёнка на высокой рей, — со всёго города народ сьбегаитьсе, сьбегаютьце да сьежжаютьце. Повели-то Орсёнка на высокой рей; говорит-то Орсёнко таковы речи: «Уж вы гой еси, народ православной! Не ходите смотреть моей сьмерти: моя сьмерть страшна́ будет, грозна, немилосьтива». Как умной-от народ назад воротитьце, а глупой-от народ вперёд идёт. Говорил-то Орсёнко во второй након: «Уж вы гой еси, народ православныя! Не ходите смотрить моей сьмерти: моя сьмерть будет всим страшна, всим страшна, грозна и немилосьлива». Говорил-то Орсёнко да во-в трете́й након: «Уж вы гой еси, народ православныя! Не ходите смотрить моей сьмерти: моя сьмерть будет всим страшна, всим страшна и немилосьлива». Привели-то Орсёнка на высокой рей; хотят-то Орсёнка класьть в петелки. Как хватил-то Орсёнко высокой рей он из матушки сырой земли, начел-то он реём помахивать по тому народу православному; побежали народ да православной, куды кому надобно. Испугались тут Орсёнковой сьмерти, пускали Орсёнка. Пошол-то Орсёнко опеть пить по-старому; приходит во царе́вы больши ка́баки, сам пьёт и голе́й пои́т: «Молите Бога за Орсёнка!»

135. <ДОБРЫНЯ И ЗМЕЯ>. НЕУДАВШАЯСЯ ЖЕНИТЬБА АЛЕШИ ПОПОВИЧА

Как не белая берёска она к земли клонитце,

Как не сырой дуб да погибаитце,

А просил-то своей-то родной матушки благословленьиця:

«Уш ты гой еси, моя родна маменька,

5 А как молода вдова Омельфа Тимофеёвна!

А уш ты дай же мне благословеньицо съезьдить во чисто полё,

Ай во чисто́ полё съезьдить тольке на двенадцеть лет,

А да што мне съезьдить по Святой земли

Ай да што мне съезьдить в прокляту Литву».

10 Давала ёму благословленьицо да на двенадцеть лет

Ай как ехать во чисто поле,

А говорила ёму родна матушка:

«Уш ты гой еси, да чядо милоё!

А ты уедёшь во чисто полё подалече,

15 А ты уедёшь в прокляту Литву поганую,

А уедёшь ты да на Дунай-реку́ —

А как там тобя да распекёт да красно солнышко,

Прираздуют тя да ветры буйныя, —

А не купайсе ты да во Дунай-реки:

20 А Дунай-река весьма быстра,

А как вывалит тибя да на синё морё».

А да как тут поехал Добрыня на Почай-реку.

А распекло Добрынюшку красно солнышко,

А роздули ёго