Садко услышал за спиной сдавленный взрык кого-то из ангов, Руф тоже ощерил клычищи по самые десны. А самому капитану снова сжало горло бешенство. Однако прежде, чем стиснувший кулаки новеградец рванулся к Чилиге, сзади громыхнула створка двери и раздался знакомый стук.

Топ! – и в зале мигом, как по волшебству, стало тише. Топ! Еще тише. Топ!

Бурбело опять поперхнулся от неожиданности, а Садко рывком обернулся, уже зная, кого сейчас наконец-то увидит. Дверь рядом с поварней, ведущая в хозяйскую горенку-боковушу, оказалась распахнута настежь, и толпа поспешно расступалась перед огромной фигурой, молча двинувшейся к бранящимся.

Хватало одного взгляда, брошенного на дядьку Сушилу, чтобы понять, почему ему еще в молодости дали странновато звучащее прозвище Морской Леший. Роста хозяин «Летучей рыбы» был воистину богатырского. Плечищи, обтянутые темно-синей рубахой, – громадные, кулачищи – пудовые. Глыба. Именно это слово каждый раз всплывало у Садко в голове при виде корчмаря. Седая окладистая борода лежала на широченной груди лопатой, грива взлохмаченных волос, когда-то русых, но давно уже тоже почти седых, спускалась ниже плеч. А увечье, полученное в бою с морскими разбойниками, только добавляло Сушиле пугающего сходства с лешим. Тогда он потерял правый глаз, но повязки на лице не носил. Через неподвижное полуприкрытое веко и бровь тянулся кривой белый шрам, спускавшийся на скулу и исчезавший в бороде.

Опирался корчмарь на тяжелый, окованный снизу железом дубовый костыль, зажав его под мышкой. Обороняясь от ушкуйников, он не только глаза лишился – левую ногу Сушиле ни лекари, ни волшебники-целители тоже спасти не смогли, и ее пришлось отнять выше колена. Приспособить для ходьбы деревяшку при таком увечье оказалось нелегко, однако назвать Сушилу калекой язык не поворачивался никак. Передвигался он на деревянной ноге на диво ловко, а с костылем, больше смахивавшим на палицу, управлялся играючи. То, что в «Летучей рыбе» всего двое вышибал, никого из ее завсегдатаев не удивляло: больше и не требовалось. Сушилу крепко уважали даже самые бесшабашные задиры-буяны и до трясовицы боялись даже самые отъявленные охальники. Рассказывали, что в той последней драке с ушкуйниками, сломав тесак о чей-то боевой топор, Морской Леший без оружия, в одиночку, с пятерыми противниками расправился, насевшими на него кучей. И Садко этому верил безоговорочно.

– Вот это дядя так дядя!.. – прошептал за спиной у капитана Ждан, а Нума лишь тихонько языком цокнул, и вовсе дар речи потеряв.

Сушила невозмутимо прошествовал через замершую толпу людей и диволюдов прямиком к Садко и Чилиге. Ступал он на своей деревяшке вразвалку, как по качающейся палубе, а костылем стучал о половицы до того грозно, словно каждым ударом вгонял в дерево по шляпку здоровенный железный гвоздь. Топ!

За Мокеевичем шел невысокий человек неприметной внешности, одетый в лазоревый кафтан, – видать, тот самый «человек посадника», о котором доложила Даринка. Серые глаза незнакомца смотрели с любопытством, но холодно и отстраненно.

– Здрав будь, Садко Новеградский! – гулко, точно из бочки, грохнул корчмарь, пожимая огромной лапищей протянувшуюся ему навстречу ладонь капитана. – То-то слышу: в зале шум, а драки покуда нет… и один голос больно знакомый. Только-только из-за морей воротился, шальная душа, и уже у меня в харчевне народ булгачишь, ссору затеваешь?

Могучий хриплый бас, когда-то с легкостью перекрывавший на корабельной палубе рев ветра да грохот волн, сейчас звучал спокойно, почти ласково, но смотрел Сушила строго и тяжело, значит, недоволен.

– Этого раздорника бешеного гнать бы отсюда поганой метлой, взашей да в тычки! – ощерился Бурбело, выходя из-за стола к хозяину «Рыбы». Сытые щеки купца и так уже раскраснелись от злобы, а то, что корчмарь обратился к Садко хоть и с упреком, но по-дружески, Чилиге еще больше кровь подогрело. – Или тебе, хозяин, наплевать, что он твоих честных гостей оскорбляет да грязью поливает?! Еще руку ему, бесстыжему, жмешь!

– Да кто еще тут бесстыжий!.. – так и вздернулся на дыбы капитан «Сокола».

– Не встревай, Садко! – Сушила насупил седую бровь над здоровым глазом, а в басе бывшего морехода разом добавилось холода. – А ты, гость богатый, невинную девицу из себя не строй, я перепалку вашу слышал хорошо! Особливо твои последние слова… У нас в Ольше за такие речи, коли говорятся они в здравом уме да на трезвую голову, запросто можно зубами выбитыми поплатиться! Так что за языком-то последи, охолонись, не то тебя первого и выставлю на улицу! И подручные твои пускай это на ус намотают. Сказанное одному – для всех сказано!

Гуляки вокруг одобрительно загудели. На Бурбело и его людей они глядели исподлобья, без всякого сочувствия. Чилига тоже понял, что расклад выходит совсем не в его пользу, но торгашу, похоже, уже Синее море было по колено, а Градимирские горы по плечо. И вот тут-то его с якорей и сорвало.

– Да иди ты знаешь куда, старый худ? Испугались его, как же!.. – четко и громко, с ненавистью, произнес Чилига. – Еще один защитничек Руси-матушки выискался, калека немощный!.. Да пусть хоть заполыхает она, проклятая, синим пламенем с четырех концов, и сгорит в пепел! Верно в западных землях ученые люди в книгах пишут: даром что от щедрот Белобоговых Руси столько богатств перепало, всегда была она дикой да сиволапой – и такой до скончания веков останется! Задворки Белосветья… Медвежий угол, тараканья дыра гнилая, да чтоб ее Тьма со всеми потрохами побрала!

Несдержанность за Бурбело порой водилась, как-то умудряясь уживаться в этом лисе-притворе с осторожностью да хитростью. Когда у торгована начинало наливаться бурачным цветом лицо, это был верный признак: сейчас он вспыхнет, как сухая солома. Но такого от Чилиги Садко не ждал совсем. Напейся купец в доску, до поросячьего хрюканья – оно бы еще понятно, но мерзавец-то, хоть и знатно разгорячился, хорошо соображает, что несет! Как по писаному чешет, а слова подбирает да чеканит, будто на вечевой площади речь держит…

Ах ты гнида поганая… А ведь как бил себя этот гад при каждом удобном случае пяткой в грудь – и как, бывало, витийствовал, что он, дескать, до мозга костей русский человек и ради Руси живота своего не пожалеет, если придется!

– Чего рты пораззявили? – Бурбело тем временем снова набрал полную грудь воздуха и обвел прищуренным злым взглядом застывшую перед ним толпу. – Или не правда это? Разве дадут человеку с головой тут развернуться во всю ширь, как в иноземных странах? Жди! Ни с народишком тупым да ленивым этому болоту стоячему не повезло, ни с теми захребетниками, что Руси на шею удавку набросили!

В сторону Чилиги повернулись уже все головы в трапезной.