А у Садко внутри опять поднялась и вскипела жаркая волна бешенства. Подкатила от сердца к горлу и молотом шарахнула в виски.

Новеградец, чувствуя, что его всего колотит, перехватил тяжелый взгляд дядьки Сушилы. Старый мореход каменно молчал, слушая, как Чилига исходит на гадючий яд, а изрезанное шрамами лицо стремительно темнело. Какую это предвещает бурю, Садко знал, и поняли они с корчмарем друг друга без слов. Сушила едва заметно кивнул капитану «Сокола», усмехнулся, не разжимая губ, – и трижды притопнул о половицу деревяшкой. Топ-топ-топ!

Бурбело непонимающе вытаращил на корчмаря глаза. Но ни новеградцу, ни почти всей его команде не надо было объяснять, что означает этот условный знак. А смысл у него был простой: коли уж задул такой крепкий ветер, руби, парень, причальный канат и дай парусу полную волю – мешать тебе не буду.

Но едва Садко шагнул вперед, грохнула входная дверь, и у порога тяжело загремели подкованные сапоги. В харчевню ворвалась городская стража: четверо рослых, плечистых воинов в лазоревых плащах, при оружии и с короткими дубинками в руках. В «Рыбе» повисла такая тишина, что можно было расслышать, как гудит в очаге огонь да потрескивают дрова.

При виде уличных караульных люди торгаша сразу замерли и напряглись, а сам Бурбело принялся беспокойно кусать губы.

– А ну, на выход! – гаркнул им один из стражников, но те и с места не двинулись – похоже, как и все в корчме, ошарашенные появлением нежданных гостей.

Другой воин, повыше да постарше, подошел к Сушиле, придерживая левой рукой ножны с широким мечом.

– Соседи на шум жалуются, хозяин. Сказали, мол, вот эти, – он кивнул на Чилигу, – тут драку затевают. Непорядок!

Судя по озадаченному и недовольному лицу Сушилы Мокеевича, появление стражников застало врасплох и его. Звать их он, ясное дело, не собирался – старый мореход сам себя перестал бы после такого уважать. С обнаглевшими буянами в его заведении не церемонились: и так вышвырнули бы, без посторонней помощи. Но произнести в ответ Сушила ничего не успел – вперед вышел тот самый человек посадника, до того молча стоявший за спиной хозяина харчевни.

– Расторопны вы, служивые, хвалю, – сказал он негромко, окидывая взглядом вооруженных молодцов. – Только вы же правила ольшанские знаете. Коли гости на кулаках и без смертоубийства дракой тешиться собрались – вмешиваться вам не след. Удалью молодецкой меряться в Ольше не запрещено.

У стражника аж губа верхняя дернулась от удивления.

– Нам за порядком да спокойствием следить велено, – не слишком уверенно произнес он, буравя взглядом скривившегося Чилигу. – А тут…

– А тут вам отойти в сторону следует, – с улыбкой, но твердо, будто приказ отдавал, отрезал сероглазый, поправляя дорогой пояс, обхватывающий лазоревый кафтан. – Многое здесь было сказано, на что добрым людям ответить надобно.

Старший стражник мрачно обвел взглядом людей Бурбело, задержал взгляд на побледневшей морде торгаша и едва заметно качнул головой. То ли с одобрением, то ли с сожалением – Садко так и не разобрал.

– Мы, люди русские, за справедливость испокон веков стоим, – все так же негромко продолжал человек посадника. – Коли кто хулу на Русь-матушку возводит, значит, ждет ответа справедливого, правда ведь?

И тут Чилига, до того растерянно глядевший на стражников, вдруг озверел, будто бешеная вошь укусила.

– Справедливость?! – рявкнул он, размахивая руками. – Нету на Руси никакой справедливости! Честных да щедрых гостей оскорбляют, а проходимцев чумазых привечают! Да чтоб на вас на всех Чернобог чуму, порчу да несчастья наслал!..

Дальше все произошло быстро и легко, как по маслу. Как положено.

Собравшиеся зашумели. Убравшие до поры до времени дубинки стражники быстро отошли к входной двери. Садко же, закатывая рукава, шагнул вплотную к торгашу.

– Знаешь, Чилига, как меня, мальца, батюшка учил? – оскалился в усмешке капитан. – Ежели драки с поганью не миновать – бей первым!

В сопатку гаду он, больше себя не сдерживая, заехал от души. С маху, коротким прямым ударом кулака.

Отшатнуться купчина не успел, закрыться от удара тоже, и с тонким взвизгом схватился за разбитый нос. Кровь из-под пальцев хлынула неслабо, ручьем стекая на подбородок и обильно капая на атласный кафтан.

– Хозяина бьют! – заорал дурным голосом кто-то из людей Чилиги, опрокидывая скамью.

За ним сорвались с мест остальные. Бурбело, попятившись от надвигающегося на него Садко, налетел задом на край столешницы, не удержался на ногах и плюхнулся на пол. Зазвенел, разлетаясь на черепки, кувшин с вином, который торгаш по дороге снес со стола. А к Садко уже несся Гаврила, целя обидчику хозяина кулачищем в висок.

Капитана успел заслонить метнувшийся вперед Полуд. Отбил удар Гаврилы и приложил красавца с левой под ложечку. Бил воевода – точно сваи заколачивал, и пошатнувшегося щеголя-бородача аж согнуло пополам. Драться он явно умел, но у разъяренного Полуда на дороге было лучше не становиться.

Садко в это время, прикрыв локтем лицо, встретил в кулаки еще одного Чилигиного подручного – вихрастого дюжего малого. А команда «Сокола» уже сошлась в потасовке с остальными людьми купчины, бросившимися на товарищей Садко всей ватагой разом.

Даже если бы допрашивали потом новеградца под присягой, требуя рассказать по порядку, с толком и с расстановкой, что было дальше, он бы ничего путем припомнить не сумел. Голову у капитана, дорвавшегося до драки, окончательно повело от ярости и от зажегшего кровь азарта, и всё в памяти смешалось в одну кучу-малу. И мелькание кулаков, въезжающих в чужие скулы и подбородки. И заполошный визг девчонок-подавальщиц, шарахнувшихся к дверям поварни. И то, как вокруг трещали скамьи, переворачивались и ломались столы, со свистом рассекали воздух и разлетались об пол, стены и головы дерущихся миски да кружки.

Когда же это им с Милославом, дубасившим противников спина к спине, кинулся на подмогу моряк-иноземец в синей головной косынке и ловкой подножкой свалил на пол мордоворота, заехавшего кормчему в ребра? После того, как кулак Сушилы отправил в полет другого Чилигиного молодца, наладившегося огреть Радяту по затылку спрятанным в рукаве кистенем, или раньше? Одно с другим у Садко в голове напрочь спуталось. Запомнилось еще, как Ждан, выкрикнув что-то задорное и злое, запустил скамейкой в двух купцовых охранников, еле успевших пригнуться, и как Нума, вспрыгнув на плечи Устину, отвешивал верзиле длинными руками смачные оплеухи. И еще как визгливо орал что-то своим людям Чилига, а очухавшийся Гаврила, загородив купца, отбивался ножкой стола от Абахая… А после этого всё опять слилось в сознании Садко в какую-то мешанину, пеструю и бестолковую. Он раздавал направо и налево крепкие затрещины, сам их получал, хрипел в