Любезная уступка предоставила ей покорное согласие общин, и они встретили ее послание «с чрезвычайной радостью и сердечнейшими молитвами и благодарностью». Тем не менее они одержали настоящую победу. Такого столкновения между общинами и короной не бывало со времен установления Новой монархии, и оно закончилось скрытым поражением короны.

Это послужило прелюдией к другому требованию, также оскорбительному для королевы. Хотя в действительности строй английской церкви основывался на узаконениях парламента, но теоретически Елизавета, подобно прочим Тюдорам, считала свое церковное главенство чисто личной властью, так что ни парламент, ни даже Совет не имели права вмешиваться в его применение. Но удаление от власти католического дворянства посредством «Тест акта» и рост пуританства среди землевладельцев придавали общинам и Совету все более протестантский оттенок, и они легко могли вспомнить, что верховенство, столь ревностно охраняемое от вмешательства парламента, было передано короне парламентским статутом. Здесь, впрочем, королева как религиозная представительница обеих партий, на которые распались ее подданные, стояла на более твердой почве, чем общины, представлявшие только одну из них; и она смело воспользовалась своим преимуществом. Предложенные более строгими протестантами в 1571 году билли о реформе богослужения были по ее требованию представлены ей и уничтожены. Уэнтуорс, самый смелый из ораторов партии, был, как мы уже знаем, заключен в Тауэр. На одном из позднейших заседаний парламента спикеру было запрещено принимать билли «о преобразовании церкви и государства». Но, несмотря на эти препятствия, общины продолжали стремиться к реформе, и в каждый парламент вносились церковные билли, хотя их отменяла корона или отвергали лорды.

Больший успех имели нападки общин на власть королевы в вопросах торговли. Сначала жалобы на торговые привилегии и монополии, стеснявшие внутреннюю и внешнюю торговлю, были оставлены королевой без внимания, так как затрагивали вопросы, не касавшиеся общин и превосходившие их способность понимать. Когда почти 20 лет спустя вопрос был поднят снова, сэра Эдуарда Годи сильно порицала «важная особа» за его жалобу на незаконные вымогательства казначейства.

Но, несмотря на это, предложенный им билль был передан лордам, а в конце царствования Елизаветы буря народного негодования, вызванная усилением зла, побудила общины к решительной борьбе. Напрасно министры противились биллю об отмене монополий; после горячих четырехдневных прений тактичность заставила Елизавету уступить. Она поступила со своей обычной ловкостью: объявила, что не знала прежде о существовании зла, поблагодарила палату за ее вмешательство и одним росчерком пера отменила все дарованные ею монополии (1601 г.).

Глава VI

АРМАДА (1572–1588 гг.)

Только что описанное нами чудесное возрастание богатства и социальной энергии сопровождался замечательной переменой в религиозном настроении народа. Постепенно и почти бессознательно Англия становилась протестантской по мере того как незаметно исчезал традиционный католицизм, бывший религией трех четвертей народа при вступлении Елизаветы на престол. В конце ее царствования единственными областями Англии, где старая вера несколько сохранила свою силу, были север и крайний запад, самые бедные и пустынные части страны. Одна из главных причин такой перемены заключалась, несомненно, в постепенном вымирании католического священства и в замене его новым протестантским духовенством. Старые приходские священники, хотя они почти все подчинялись переменам в обрядах и учении, которые навязывали им различные периоды Реформации, в душе оставались враждебными ее духу. Так как Мария Тюдор отменила реформы Эдуарда VI, то они ожидали от католического наследника отмены реформ Елизаветы; а пока они довольствовались ношением стихаря вместо ризы и служением по новому служебнику вместо старого. Их можно было заставить читать с амвона проповеди, но дух их поучений оставался неизменным, и им было легко внушать презрение к новой службе, так что приверженцам старины она представлялась просто «святочной потехой».

Но двадцать лет сделали свое дело и очистили ряд приходов. В 1579 году королева почувствовала себя достаточно сильной, чтобы в первый раз настоять на общем подчинении «Закону о единообразии», а строгий надзор Паркера и епископов обеспечил в духовенстве, занявшем места умерших священников, как внутреннее, так и внешнее согласие с установленной церковью. Новые священники по вере и учению были не просто протестантами, а крайними протестантами. Прежние ограничения проповеди были незаметно устранены, и рвение новых служителей выявилось в постоянных поучениях, изменявших в их духе религиозные идеи нового поколения. Но сильнее поучений влиял их характер. При Генрихе VIII священники были в основном люди невежественные и распутные, а духовные особы, поставленные жадными протестантами при Эдуарде VI или в первые годы царствования Елизаветы, по характеру были еще хуже своих соперников. Но энергия ряда примасов, поддерживаемых общим подъемом усердия и нравственности в ту эпоху, сделала свое дело, и к концу царствования Елизаветы нравственный характер и общественное положение духовенства очень изменились.

Теперь в рядах священников можно было найти ученых вроде Гукера. Крупные скандалы, позорившие духовенство как корпорацию, большей частью исчезли. В царствование Елизаветы пуританскому памфлетисту было уже невозможно обвинять священников в пьянстве и распутстве, в чем протестантские памфлетисты могли обвинять духовенство времен Генриха VIII. Влияние духовенства находило себе поддержку в общем подъеме духовной жизни. Мы уже видели первые ростки новой литературы, высшими представителями которой должны были явиться Шекспир и Бэкон. Грамматические школы распространяли новые знания и духовную энергию в средних классах и среди сельского дворянства. Атмосфера университетов — лучший показатель состояния всей нации, в царствование Елизаветы совершенно изменилась. В его первые годы Оксфорд был «гнездом папистов», отправлявшим своих лучших учеников в католические семинарии. В его конце университет стал очагом пуританства, где безраздельно господствовали строжайшие учения Кальвина.

Это движение было, несомненно, ускорено политическими событиями эпохи. В правление Елизаветы верность королеве среди англичан все более становилась страстью, а булла о низложении поставила папу Римского во главе врагов королевы. Заговоры, кипевшие вокруг Марии Стюарт, ставились в вину папе; он, как было известно, побуждал Францию и Испанию вторгнуться в еретическое королевство и завоевать его; вскоре ему предстояло благословить Армаду. С каждым днем для католика становилось труднее примирять католицизм с верностью королеве или преданностью стране; масса людей, руководящаяся скорее чувством, чем рассудком, постепенно переходила на ту сторону, которая, каковы бы ни были ее религиозные взгляды, защищала патриотизм и свободу против угнетения, Англию — против Испании. Новый толчок был дан этому постепенному повороту в религиозных мнениях жестокостями, которые ознаменовали торжество католицизма на материке. Ужасы казней Альбы или Варфоломеевской ночи в Париже оживили воспоминания о казнях Марии Тюдор. Повесть о страданиях протестантов была рассказана с чудесным пафосом и живописностью Джоном Фоксом, изгнанником в эпоху преследования; его «История мучеников» публично читалась в церквях по королевскому приказу и оттуда книга перешла