«Наша религия — единственное наше преступление», — заявил он к негодованию судей; но политическая опасность проповеди иезуитов обнаружилась в уклонении от прямого ответа на вопрос о том, что он думает о возможности отлучения и низложения папским престолом королевы. Смерть Кампиана сопровождалась настойчивым стремлением к беспощадному истреблению его ордена. Если верить исчисленному количеству католиков, в следующие 20 лет было казнено двести священников, а еще больше их погибло в смрадных темницах, куда они были заключены.

Эта беспощадная борьба помешала примирению с Римом, но не смогла уничтожить того, что было сделано ее жертвами. Они расстроили систему постепенного принуждения и примирения, от которой Елизавета ожидала религиозного единства ее подданных; штрафы, аресты при каждом возникновении национальной опасности, устранение наставников с помощью заточения или казни сильнее прежнего отдаляли английских католиков от национальной церкви. Это дало новый толчок направлению общественного мнения, которому суждено было наконец привести Англию к признанию за каждым человеком права на свободу совести и богослужения. Преследование католиков при Елизавете, как раньше преследование протестантов при Марии I, только усилило личное понимание религии. В людях, дрожавших перед королевской властью, оно обнаружило силу еще более мощную. Оно разрушило очарование, которое монархия производила на народ. Перед страстью к религиозной и политической свободе, черпавшей новую силу из преследования как католического священника, так и ревнителя протестантизма, корона перестала казаться неодолимой.

Жестокая религиозная борьба уже началась, но все чувствовали, что за ней последует еще более жестокая борьба политическая. На море мерещились войска Филиппа II, и к ужасам междоусобиц, казалось, готовились присоединиться ужасы иноземного вторжения. В это время сильнейшей из европейских держав была Испания. Открытия Колумба подарили ей Новый Свет на западе; завоевания Кортеса и Пизарро обогатили ее казну сокровищами Мексики и Перу; ее галеоны доставляли в гавань Кадиса продукты богатой Индии, золото, драгоценные камни, слитки серебра. С Новым Светом король Испании соединял лучшие и богатейшие земли Старого: он был властителем Неаполя и Милана, самых богатых и плодородных областей Италии, промышленных Нидерландов, Фландрии, главного мануфактурного округа эпохи, и Антверпена, ставшего центральным рынком всемирной торговли.

Его родовое королевство при всей своей бедности поставляло ему самых стойких и смелых солдат, каких только видел мир со времени падения Римской империи. Слава испанской пехоты все росла с того дня, как на полях Равенны она отразила натиск французского рыцарства; а испанские генералы не имели себе соперников ни в военном искусстве, ни в беспощадной жестокости. Притом все это громадное могущество было сосредоточено в руках одного человека. Хотя ему служили искусные политики и тонкие дипломаты, но Филипп II был для себя единственным министром. День за днем работал он в свое долгое царствование, подобно писцу, среди бумаг, загромождавших его кабинет, стремясь, чтобы ничто не оставалось без его надзора, ничто не делалось без его прямого приказа. Он хвалился тем, что на всем обширном пространстве своих владений он является неограниченным государем. Для проведения этой идеи полновластия он сокрушил вольности Арагона, как его отец сокрушил вольности Кастилии, и отправил Альбу уничтожить конституционную свободу Нидерландов. Рука об руку с властолюбием шло его ханжество. Италия и Испания ужасами инквизиции были доведены до молчания; костер и меч очищали от ереси Фландрию. Эта колоссальная держава оказывала смертоносное влияние на всю Европу. Новый протестантизм, как и новый дух политической свободы, своим главным врагом считал Филиппа II. Колиньи и гугеноты тщетно боролись не столько с Гизами, сколько с Испанией; против Испании защищал Вильгельм Оранский религиозную и гражданскую свободу; Испания должна была скоро погрузить Германию в хаос Тридцатилетней войны; от Испании уже двадцать лет напрасно ожидал католический мир поражения ереси в Англии.

Хотя, действительно, средства Филиппа II были громадными, но и их оказывалось недостаточно для широких честолюбивых планов, в которые постоянно вовлекали его набожность и честолюбие, а также разбросанность его владений. Он стремился повелевать слабыми государствами Италии, господствовать на Средиземном море, сохранять свое влияние в Германии, поддерживать католицизм во Франции, сокрушать ересь во Фландрии, посылать один флот против турок, а другой — против Елизаветы; этих широких целей было достаточно для истощения могущества даже испанской монархии. Но надежды Елизаветы на успех в долгой борьбе с Филиппом II основывались скорее на его характере, чем на истощении его казны. Филипп II был медлителен, осторожен до робости, постоянно терялся в отсрочках, колебаниях, в предусматривании далеких опасностей, выжидании благоприятных моментов; на этой медлительности и колебаниях его соперница постоянно играла со времени своего вступления на престол. Дипломатическая борьба между ними походила на схватку тяжелого испанского галеона с легкой галерой флибустьеров. Подвижность Елизаветы, ее переменчивость, отговорки и мистификации могли, конечно, обмануть Филиппа II, но они также смущали и мешали работе его ума.

Среди всех этих запутанных интриг настоящий ход их отношений был прост и ясен. В начале царствования Елизаветы Франция соперничала с Испанией могуществом, и королева просто пользовалась одной соперницей против другой. Угрожая союзом с Испанией, она помешала Франции оказать деятельную помощь Марии Стюарт; в то же время, играя на боязни Филиппа II перед ее союзом с Францией, она заставила его потворствовать ее ереси и отговаривать английских католиков от восстаний. Но когда так долго сдерживаемый поток религиозного движения вышел, наконец, из берегов, политическое положение Европы изменилось. Жадность и преследования Альбы довели Нидерланды до отчаяния, и они подняли восстание, после странных превратностей судьбы подарившее Европе республику Соединенных провинций. Вожди гугенотов во Франции воспользовались этим восстанием для того, чтобы устранить влияние Екатерины Медичи на Карла IX и ее политику религиозного равновесия и поставить Францию во главе протестантов Запада. Карл IX подчинился советам Колиньи, настаивавшего на войне с Филиппом II и обещавшего помощь гугенотов при вторжении в Нидерланды.

Никогда для честолюбия Франции не открывалось более соблазнительных перспектив. Но Екатерине Медичи Франция протестантская и свободная представлялась гибельной для монархии, она перешла на сторону Гизов и обеспечила им торжество своим содействием избиению протестантов во время Варфоломеевской ночи.[6] Хотя долго собиравшаяся буря религиозной вражды и разразилась, но Елизавета рассчитывала при помощи своей ловкости остаться в стороне от нее. Франция снова погрузилась в хаос междоусобиц, Нидерландам пришлось бороться с Испанией один на один. Героическая борьба принца Оранского вызывала сильный восторг среди англичан, но не могла ни на минуту отвлечь Елизавету от политики холодного эгоизма. Для нее восстание Нидерландов было просто «уздой на Испанию, избавлявшей Англию от войны». В самую тяжелую пору борьбы, когда герцог Альба подчинил себе все, кроме Голландии и Зеландии, когда отчаялся даже