Чтобы ничего ценного не попало в руки гестапо или парижской полиции, вздумай те или другие нагрянуть в его квартиру, Сент-Экс отправил на велосипеде чемодан в квартиру приятеля, с которым собирался позавтракать на следующий день. «Ты удивишься, когда увидишь, что я оставляю тебе», – засмеялся Антуан, открывая чемодан. Там лежали несколько пластинок и радиомагнитола «Либертифон», которую Максимилиан Беккер послал ему из Нью-Йорка, чтобы рассеять осеннюю и зимнюю тоску в Орконте. Он настроил приемник, и послышались голоса и музыка.

Шла уже третья неделя октября, когда Сент-Экзюпери вернулся на Лазурный Берег сказать всем прощальное прости. В Иере, близ Тулона, он провел несколько часов с Гастоном Галлимаром, один из членов семьи которого недавно пострадал там от несчастного случая. В Каннах он заглянул к Андре Бёкле и нашел его подавленным необъятностью разразившейся катастрофы. Они поговорили о старых временах, и Сент-Экзюпери упорно утверждал, что его отношение ни к одной из фундаментальных проблем не изменилось. Противник всякого насилия, он понимал, что с войной нужно бороться. Но не менее важно, даже в тот момент, чтобы люди начали готовить «изнанку» (под ней он подразумевал моральную или идеологическую инфраструктуру), которая станет способствовать человеческой возможности понимать друг друга на любом уровне объединения.

Во время расставания Бёкле, совсем как его друг Фарг, заметил:

– Я думаю, нужно оставаться на родине, даже когда она растоптана и запятнана.

На что Сент-Экс ответил: «И все-таки стоит отойти на некоторое расстояние ради перспективы, и я собираюсь найти ее в Нью-Йорке».

На улице он столкнулся с Раймоном Бернаром, перевезшим в Канны свою мать и своего знаменитого отца (Тристана) в самом начале немецкого блица.

– Поехали со мной в Кабрис, – предложил Сент-Экзюпери. – Я хотел бы, чтобы вы повидались с моей мамой.

Бернара тронуло приглашение, которое он не сумел принять, и вряд ли он предполагал, когда прощался с другом, что видел его в последний раз.

Единственным человеком, ощутившим это, была его мать. Антуан приехал попрощаться с ней в деревушку на склоне холма около Грассе, где она нашла себе пристанище. В качестве прощального подарка он оставил ей портативное радио («чтобы поддерживать связь с миром»). Она взяла подарок, сдерживая слезы, и ее материнское чувство подсказало ей острой болью, что она, вероятно, больше никогда не получит подарков от ее любимого Тонио и этот подарок станет последним.

* * *

Так как испанское консульство в Виши проинформировало его о сложностях, с которыми оно столкнулось при рассмотрении вопроса о выдаче ему транзитной визы ввиду его антифранковских настроений, проявленных им в годы гражданской войны, Сент-Экзюпери отплыл из Марселя в Алжир. Через день-два он уже оказался в Тунисе, там попрощался со своими друзьями из разведывательной группы 2/33, теперь размещенной на аэродроме Эль-Аюна. Алиасу показалось, что Сент-Экс направляется в США с какой-то полуофициальной миссией из Виши, и, возможно, сам Сент-Экс явно намекал на это, чтобы его друзья не подумали, будто он убегал как беженец в роскошь и безопасность Нового Света.

Вновь оказавшись в Алжире, он снова расположился в гостинице «Алетти», и при регистрации в журнале на глаза ему попалась запись полковника Рене Шамба. Офицер военно-воздушных сил, сделавший себе имя как автор статей и книг по вопросам авиации, Шамб впервые встретился с Сент-Экзюпери в начале тридцатых в «Клозери де лила» на Монпарнасе, где под эгидой поэта Поля Форта периодически собиралась литературная группа, известная как «Друзья 1914 года». С тех пор их связывали дружеские отношения: достаточно хорошие для Сент-Экса, чтобы немедленно заказать бутылку шампанского в номер.

Была уже полночь, и Шамб собирался ложиться спать, когда в его комнате зазвонил телефон.

– Привет, это Сент-Экс, – сказал голос на другом конце без лишних церемоний. – Приходи ко мне в номер. У меня есть бутылка шампанского, и она тебя ждет.

К четырем часам утра бутылка иссякла, и оба были наконец готовы лечь спать, с радостью отмечая невероятное сходство точек зрения. Первое, что сказал мэру своей небольшой деревни в Дофине вернувшийся после разгрома Шамб, были слова: «Вы лучше бы начали готовить лагерь».

– Лагерь? – переспросил пораженный мэр. – Какой?

– Как «какой»? – последовал безмятежный ответ. – Лагерь для американцев.

Как и Сент-Экс, Шамб не сомневался, что американцы должны вступить в войну, и это непременно произойдет.

После перемирия Шамб обратился к Жану Пруво – издателю «Пари суар», который переместил свой бизнес в неоккупированную зону. В прошлом он уже написал много статей для него и теперь предложил написать ряд новых – о моральном духе французских вооруженных сил на севере Африки. Пруво немедленно согласился оплатить затраты по поездке, а в Алжире генерал Тесту, местный командующий военно-воздушными силами, выделил двухмоторный «гоелан» в его распоряжение.

– Что? «Гоелан»? – Глаза Сент-Экса расширились, а на лице появилось почти мальчишеское восхищение. – Прекрасно, старик! Я лечу с тобой.

Шамб несказанно обрадовался возможности иметь такого интересного попутчика.

Из Алжира они полетели прямо в Рабат, где их принял генерал Ноге, постоянный представитель Генерального штаба в Марокко, который позже стал более осторожным, но тогда еще не делал большого секрета из своих антинемецких настроений, своего желания возобновить борьбу, как только станет возможно. Бравурная журналистская идея Шамба так захватила его, что он даже предложил ему новый «гоелан» взамен потрепанной машины, на которой они прилетели из Алжира.

В Касабланке Сент-Экс пригласил Шамба в дом доктора Анри Конта, где они устроили литературный вечер, превосходя друг друга в цитатах классиков – игра, в которой Шамб признает: «Я остался очень далеко позади». Но это интеллектуальное фехтование словесной пеной прикрывало их глубокую озабоченность происходящим; поскольку, когда настало время прощаться с хозяином, Сент-Экзюпери сказал Конту: «Я не знаю, хватит ли мне мужества не перейти на сторону Королевских военно-воздушных сил».

В Агадире оба авиатора убедились, что местный командующий, генерал Анри Мартен, благосклонно относился к идее возобновления военных действий при первом же удобном случае. Но такого они не почувствовали в их следующем месте посадки – пыльном гарнизонном городишке Ксар-эс-Сук, на южных отрогах Атласа на границе с пустыней. Полковник, командир полка спаги, не подал никаких намеков.

– Мы готовы возобновить борьбу, – объявил он за завтраком, – но если получим приказ. Основным вопросом в армии является дисциплина.

– Конечно, – согласился Шамб. – Но приказы порой безжалостны.

– Мы подчинимся, – ответил полковник, – даже если они безжалостны.

– Неужели? – вскричал Шамб. – Даже если вам прикажут стрелять в наших бывших товарищей по оружию, наших друзей?

– Да. – Ответ прозвучал категорично. – Даже в них.