Когда Паулет запротестовал: «Не дай мне Бог погубить свою совесть», — Елизавета пришла в ярость от его «щепетильности».

Тем временем Сесил не отступал. Когда Елизавета подписала указ, хотя и не намеревалась использовать его, Сесил взял дело в свои руки и устроил так, чтобы документ быстро скрепили печатью. Затем он созвал в своих покоях секретное совещание с десятью членами Тайного совета, и через два дня они приказали доставить документ в Фотерингей. Организация казни Марии поручалась графам Шрусбери и Кенту, а официальные письма к ним были составлены самим Сесилом и подписаны членами совета. И наконец, они договорились, что не скажут Елизавете о казни, «пока все не будет кончено». Сопроводительное письмо графам, под которым поставил свою подпись больной Уолсингем, оправдывало казнь как «особую услугу [королеве], способствующую безопасности Ее королевского Величества и общему успокоению всего ее королевства».

Такое обоснование было необходимо, поскольку Елизавета снова послала за своим секретарем и сообщила ему, что видела во сне смерть Марии. Она выражалась кратко, но дала ясно понять, что желает убийства Марии. Это была ее главная цель, однако теперь она все устроила таким образом, что выигрывала в любом случае. Если Марию убьют во исполнение договора об Ассоциации, Елизавета снимает с себя всю ответственность. Если Сесил тайно скрепил печатью указ и без ее ведома отправил его в Фотерингей, она может заявить, что стала жертвой дворцовых интриг.

Секретарь промолчал. Он знал, что указ уже находится по пути в Фотерингей. Била спешно отправили к графам Шрусбери и Кенту, чтобы вручить письма с поручением. На север также поскакал палач — под видом «слуги», спрятав топор в дорожном сундуке. Уолсингем лично выбрал его, пообещав прибавить премию к обычному вознаграждению.

Сесил был неумолим. Он действовал скрытно. Наступил исторический момент. Сесил не собирался рисковать и решил во что бы то ни стало добиться своей цели. Он долго ждал этого дня. В этом смысле он был не просто противником королевы Шотландии с ее злосчастной судьбой. Он был ее Немезидой. Время пришло, и его не остановит даже королева Англии.

В последние недели и месяцы после суда Мария пребывала в необычно приподнятом настроении. Ее апартаменты были более просторными и комфортными, и ей вернули деньги, что позволило покупать предметы роскоши. Может быть, именно это, а также «ответ без ответа» Елизаветы парламенту и очевидная задержка в опубликовании обвинительного вердикта пробудили ее надежды и дали основания думать, что в конечном счете никто не осмелится привести в исполнение вердикт, вынесенный комиссией.

К болям от остальных ее болезней прибавились открытая рана на одном плече и негнущаяся правая рука, но настроение у нее было прекрасным. Паулет видел, как она «получает удовольствие от пустяков, и во всех ее речах не заметно никаких признаков печали». Она продолжала обсуждать судебный процесс: кто что говорил в зале суда и что она подслушала из разговоров членов комиссии, сидевших рядом с ней.

Затем, в субботу, 4 февраля 1587 г. в окрестностях замка Фотерингей появился Роберт Бил. Его первой задачей было найти и проинструктировать графов Шрусбери и Кента, что заняло три следующих дня, поскольку они разъезжали по своим владениям. После этого все трое прибыли в замок Фотерингей и явились в покои Марии, где должны были сообщить ей, что казнь состоится следующим утром в начале девятого.

Паулет и его помощник, сэр Дрю Дрери, повел графов наверх. Когда их впустили, Паулет, который явно наслаждался своей ролью тюремщика Марии, в последний раз сорвал ее балдахин с гербом. По свидетельству Била, Марии зачитали указ о ее казни. Она слушала молча.

Несколько минут она сидела неподвижно, затем внезапно нахмурилась, вспомнив, как свергнутый король Ричард II был тайно умерщвлен в замке Понтекрафт. Она спросила, поступят ли с ней так же, на что Дрери, достойный человек, который был благороднее и добрее Паулета, ответил: «Мадам, Вы не должны этого бояться, поскольку Вы на попечении христианской королевы». Мария даже не догадывалась, что Елизавета имела твердое намерение тайно предать ее смерти с помощью «некоего Уингфилда», наемного убийцы, и что сомнительной привилегией публичной казни она почти полностью обязана Сесилу и Уолсингему.

Мария спокойным голосом обратилась к графам: «Благодарю вас за эту желанную новость. Вы окажете мне огромную услугу, забирая меня из этого мира, расстаться с которым я буду очень рада». Она продолжала говорить, вспоминая предков и династические права, излагая собственную версию многолетних попыток достичь политического согласия с Елизаветой и свою готовность к компромиссу. Все ее предложения были отвергнуты. Больше ничего она сделать не может. «Я ни на что не гожусь, и от меня никому нет толка», — заключила она. Все эти годы, возможно со дня смерти ее первого мужа, она кому-то мешала.

Но Мария нашла для себя новую роль. Она умрет как мученица за католическую веру. Она перекрестилась во имя Отца, Сына и Святого Духа. «Я вполне готова и очень счастлива умереть, пролить свою кровь ради всемогущего Бога, моего Спасителя и Создателя, ради католической церкви, чтобы поддержать ее права в этой стране».

Мария спросила, будет ли позволено ее капеллану утешить ее, но просьбу грубо отклонили. Затем она поинтересовалась, где ее похоронят. Позволят ли ей лежать рядом со своим первым мужем в усыпальнице в Сен-Дени или рядом с любимой матерью в монастыре Сен-Пьер-де-Дам в Реймсе?

Шрусбери ответил, что это еще не решено, но Елизавета вряд ли разрешит похоронить ее во Франции. «Тогда, по крайней мере, — спросила Мария, — будут ли удовлетворены мои просьбы относительно слуг?» Она славилась щедростью к своим слугам и теперь выражала искреннее желание вознаградить тех камеристок и слуг, которые так долго сохраняли ей верность. Графы не получили никаких инструкций на этот счет и, следовательно, не возражали.

Когда они ушли, оставив Марию с камеристками, она не утратила самообладания. «Плакать бесполезно», — сказала она им. Мария съела скромный ужин, затем опустилась на колени и почти час молилась. Затем, собрав силы, принялась за работу. Первым делом Мария составила завещание. Она написала, что умирает за истинную католическую веру и оставила инструкции относительно поминальных служб, которые следует отслужить за упокой ее души во Франции и на которых могут присутствовать ее слуги. Все ее долги должны быть выплачены, а оставшиеся деньги отданы слугам. Душеприказчиком Мария назначила Генриха, герцога де Гиза.