На всех, кто присутствовал в зале, суд над Марией произвел неизгладимое впечатление. Возможно, самым запоминающимся моментом стало ее противостояние с Сесилом, случившееся на следующий день. Первого министра Елизаветы все больше и больше раздражали тщетные попытки Марии обосновать свое право добиваться свободы, и он решил нанести удар. Не выказывая особого почтения к ее королевскому сану, он сказал Марии, что все ее неудачи в попытке обрести свободу есть результат ее собственных поступков и действий шотландцев, а вовсе не Елизаветы. Услышав это, Мария повернулась к нему: «О, я вижу, что Вы мой враг».

«Да, — ответил Сесил. — Я враг врагов королевы». В этом кратком, но яростном обмене репликами проявился весь накал сражения, продолжавшегося почти тридцать лет.

После этого, как считала Мария, суд можно было считать оконченным. Она присутствовала в зале, но уже ни на что не надеялась. «Я выслушаю доказательства и буду защищать себя в другом месте», — сказала она, явно намекая на суд совести на небесах. Бургойн, рассказ которого немного отличается, приводит такие ее слова: «Милорды и джентльмены, я вверяю свое дело Господу».

Мария сидела в своем кресле до конца слушаний, но когда ее спросили, не желает ли она что-либо сказать, закончила тем же, с чего начала: «Я снова настаиваю на своем праве быть выслушанной всем парламентом или требую личного разговора с королевой, которая, как я полагаю, выкажет больше уважения к другой королеве…» С этими словами она встала (по свидетельству секретаря суда) «с великой уверенностью в манерах» и обратилась с упреками к Сесилу, Уолсингему и Хаттону относительно поведения ее двух секретарей, а затем вышла из зала.

После того как Мария удалилась, Сесил объявил перерыв в заседаниях на десять дней. Он получил письмо от Елизаветы с приказом отложить приговор, даже если Марию признают виновной. Елизавета стремилась избежать поспешности. Членам комиссии было предписано собраться 25 октября в «Звездной палате» Вестминстера. Там были подробно рассмотрены все свидетельства, а секретари Марии принесли клятву, что их письменные признания подлинны. Затем секретарей допросили члены комиссии, чтобы проверить их показания. Марию признали виновной — в ее отсутствие.

Теперь Сесил настаивал, что в соответствии с Актом о безопасности королевы следует обнародовать вердикт, чтобы можно было издать указ о казни Марии. Но Елизавета остановила его. Сесил и Уолсингем составили черновик указа, но ничего не произошло. 29 октября должен был собраться парламент — бурная сессия была гарантирована. Дебаты сразу же сосредоточились вокруг приговора Марии, и множество ораторов произнесли заранее подготовленные речи с ее осуждением. Старые обвинения в прелюбодеянии с Босуэллом и убийстве Дарнли соседствовали с новыми. Марию демонизировали в обличительных речах, использовавших лексику библейского фундаментализма.

Парламент, побуждаемый Сесилом и Уолсингемом, открыто обратился к Елизавете с просьбой казнить Марию. Но за кулисами шла серьезная битва. Елизавета была готова прислушаться к просьбе, но настаивала, чтобы действия против ее кузины основывались на договоре об Ассоциации. Она предпочитала, чтобы Марию тайно убили частные лица из тех, кто поддерживает договор, тогда как Сесил хотел, чтобы Елизавета подписала указ, рассчитывая утвердить публичную казнь как средство совершения цареубийства. На кону было будущее божественного права монархии на Британских островах. Если Марию убьет гражданин, подписавший договор, он будет действовать в частном порядке, тогда как официальная казнь, санкционированная Елизаветой согласно Акту о безопасности королевы, оправдает цареубийство как судебный прецедент и передаст парламенту часть прерогатив монарха.

Елизавета попросила Сесила удостовериться, что петиция парламента содержит ссылку на договор об Ассоциации. Сесил солгал. Он ответил, что подобное изменение формулировки невозможно из-за недостатка времени. На самом деле формулировка, которую требовала Елизавета, была в первом черновике петиции, но Сесил лично вычеркнул ее. В результате ситуация зашла в тупик. Ответ Елизаветы на просьбу парламента о казни был неопределенным. «Если скажу, что не удовлетворю Вашу просьбу, это, возможно, будет не совсем точным выражением моих мыслей, а сказав, что я это сделаю, я, возможно, поставлю под угрозу то, что Вы стараетесь сохранить». Она сама назвала это «ответ без ответа».

Сесил решил действовать самостоятельно. Он хотел во что бы то ни стало настоять на своем. 4 декабря был оглашен обвинительный приговор Марии. Елизавета дала согласие, руководствуясь своими соображениями. Год назад она настаивала на внесении своих формулировок в Акт о безопасности королевы. Согласно акту, после обнародования вердикта против заговорщика призванный виновным человек «на основании упомянутого Акта и указания Ее Величества» должен быть выслежен и убит. Но в окончательном варианте, одобренном Елизаветой, в королевском указе необходимости не было. Те, кто подписал договор об ассоциации, уже получали полномочия, если королева выразила свое желание. Именно так Елизавета планировала покончить с Марией. Пауза затянулась на шесть недель. Ее нарушили Сесил и Уолсингем, которые нанесли визит Шатонёфу во французское посольство в Лондоне. Франция снова отказалась защищать Марию: Екатерина Медичи и ее сын Генрих III теперь рассматривали ее как опасную помеху. От нее просто следовало избавиться. Шатонёф вступил с Сесилом в бесчестный сговор. Они сделали вид, что заговор с целью убийства Елизаветы был «раскрыт». На самом деле это был старый заговор, о котором Шатонёф знал уже год и который не мог привести к успеху, но который теперь пригодился. Сесил даже помог распространить слухи о высадке испанских войск в Уэльсе и приказал мировым судьям способствовать протестам.

Когда Елизавете посоветовали вдвое увеличить количество телохранителей, она уступила. 1 февраля она вызвала секретаря и приказала принести указ о казни Марии. Потом попросила перо и чернила и подписала документ. И даже пошутила насчет Уолсингема, который был болен и не выходил из дома. «Сообщите ему, — сказала она, — потому что „горе“ будет таким сильным, что может убить его!»

Мысль о том, что Уолсингем умрет от горя, узнав о смерти Марии, была действительно смешной. Но Елизавета никогда не шутила просто так. Она не собиралась приводить указ в исполнение. Вместо этого она через секретаря передала распоряжение Уолсингему, чтобы тот от своего имени написал письмо Паулету, попросив избавиться от Марии без всякого указа. Паулет должен был действовать по собственной инициативе — просто потому, что ему сказали, что это хорошая идея. Елизавета желала смерти Марии, но не хотела брать на себя ответственность. Паулет одним из первых подписал договор об Ассоциации, а это «письмо» от Уолсингема должно было послужить «указанием», упомянутым в Акте о безопасности королевы. Тем не менее если Паулет убьет Марию, то сделает это как частное лицо, приняв на себя все риски.

Паулет был шокирован. Однажды он хвастался, что скорее откажется от радостей рая, чем не выполнит своего долга перед Елизаветой. Теперь же, когда пришлось исполнять это обещание, он взял свои слова обратно. Роберт Бил, которому впоследствии поручили доставить в Фотерингей указ о казни, по распоряжению Сесила и втайне от Елизаветы, рассказывает: