Тем временем в Виндзорском замке ежедневно собирался Тайный совет. Елизавета требовала наказания Марии, но отвергала все предложения. Сесил писал Уолсингему, который болел и не покидал своего дома в Лондоне: «Мы по-прежнему много спорим, но решения не держатся долго, переменчивые как погода… и, таким образом, мы еще далеки от согласия о переводе королевы Шотландии в подходящее место, где может быть выслушано ее дело и она сама». Елизавета отвергла Тауэр как слишком близкий к Лондону. Затем все согласились на замок Хартфорд, но на следующий день Елизавета передумала.

В конечном счете выбор пал на замок Фотерингей. После смерти Генриха VIII его использовали в основном как тюрьму, однако он поддерживался в приличном состоянии. Замок находился не слишком далеко от Лондона — но и не слишком близко. Расстояние от Стаффордшира тоже было небольшим, что уменьшало риск побега Марии при переезде.

Мария выехала из Чартли в Фотерингей 21 сентября. Она выглядела гораздо старше своих сорока трех лет. Ревматизм у нее обострился, отеки ног усилились, и поэтому двигаться пришлось медленно — потребовалось целых четыре дня, чтобы добраться до пункта назначения. Сломленная физически, Мария настаивала на поддержании «величия», насколько это было возможно. Даже в таком бедственном положении, когда у нее не было денег заплатить за необходимое, не говоря уже о роскоши, для перевозки багажа Марии потребовалось около двадцати мулов и повозок.

Сесил тщательно готовился к суду. Его люди старались предусмотреть каждую мелочь: измерили помещения, реквизировали мебель, составили план рассадки участников судебных слушаний. Кроме того, были сделаны необходимые запасы продуктов и топлива, приготовлены столовые и спальни. В соответствии с Актом о безопасности королевы Марию должна была судить комиссия, состоящая не менее чем из двадцати пяти аристократов и членов Тайного совета, с советниками и помощниками из числа судей общего права. В данном случае комиссия состояла из сорока человек, но семь или восемь из них не пришли. К великому неудовольствию Елизаветы, они не явились на вызов под предлогом болезни. Они тоже не хотели участвовать в цареубийстве.

Для судебных заседаний выбрали приемную в старых королевских апартаментах на втором этаже; помещение длиной 61 фут и шириной 21 фут было разделено на две неравные части барьером высотой по пояс. Большая часть помещения перед барьером служила залом суда. У дальней стены на помосте установили кресло под балдахином, украшенным гербом Англии. Кресло, символизировавшее трон Елизаветы, оставалось пустым на протяжении всех слушаний. Вдоль трех остальных сторон отгороженной части располагались скамьи для аристократов и членов Тайного совета, а в центре — стол и скамьи для судей, адвокатов и нотариусов. Обтянутое красным бархатом кресло с высокой спинкой, предназначенное для Марии, установили чуть в стороне, за главными судьями, перед аристократами, сидевшими справа от трона, если смотреть из центра зала. Другая, меньшая часть помещения была выделена под стоячие места для рыцарей и джентльменов графства, которым разрешили наблюдать за судебными заседаниями.

Большинство членов комиссии собрались в Фотерингее во вторник, 11 октября, а Сесил прибыл рано утром на следующий день. С самого начала он принял руководство, отправив маленькую делегацию в покои Марии. Они передали шотландской королеве письмо от Елизаветы, в котором сообщалось, что ее предадут суду. Прочтя письмо, Мария категорически отказалась предстать перед комиссией. «Я единовластная королева и не буду делать ничего, что может нанести ущерб моему королевскому Величеству, всем прочим государям моего положения и ранга или моему сыну». Она была спокойной и сосредоточенной, говорила медленно, но уверенно. «Я пока еще не ослабела умом, — заявила она, — и не склонюсь под тяжестью моих несчастий».

Делегация ушла ни с чем, и Сесил решил сменить тактику. Весь следующий день он пытался убедить Марию переменить мнение, направив к ней более многочисленную делегацию, которая несколько раз приходила в ее покои. Утром Мария повторила свои возражения. «Я королева, — сказала она, — а не подданная… Если я предстану перед судом, то предам достоинство и величие королей, и это будет равносильно признанию, что я должна подчиниться законам Англии, даже в том, что касается религии. Я готова ответить на все вопросы, если меня будут расспрашивать перед свободным парламентом, а не перед членами этой комиссии, которых, вне всякого сомнения, тщательно отбирали и которые, вероятно, уже осудили меня, не выслушав». Мария посоветовала им подумать о том, что они делают. «Обратитесь к своей совести, — сказала она, — и вспомните, что мир не ограничивается королевством Англия».

Услышав эти слова, Сесил (которого Бургойн называет «неистовым человеком») резко перебил ее. Он напомнил о доброте, проявленной к ней Елизаветой, а затем сообщил, что юристы считают возможным для комиссии вынести вердикт и в отсутствие Марии. «Будете ли Вы отвечать, — спросил он, — или нет? Если Вы откажетесь, то члены комиссии продолжат порученное им дело». — «Я королева», — мгновенно парировала Мария. Но у Сесила был готов ответ: «В этом королевстве, моя госпожа, есть только одна королева». Несколько минут он развивал эту мысль, но Мария проигнорировала его.

Делегация вернулась во второй половине дня, и сэр Кристофер Хаттон взял более примирительный тон. Он сказал, что при таких обвинениях, которые предъявляют ей, королевское звание не защищает от необходимости ответа, и хитро прибавил: «Если Вы невиновны, то лишь погубите свою репутацию, избегая суда». Мария ответила, что не отказывается отвечать. Она не предстанет перед членами комиссии, но готова ответить перед всем парламентом, если ее протест против законности суда будет принят, а ее права признаны — как ближайшей родственницы Елизаветы и наследницы английского трона.

Сесил решил, что с него довольно. Комиссия, заявил он, «начнет рассматривать дело завтра, даже если Вы будете отсутствовать, упорствуя в неповиновении суду». — «Вспомните о своей чести! — воскликнула Мария. — Господь воздаст Вам за Ваше предубеждение против меня».

Однако на следующее утро ее одолели сомнения. Она боялась предстать в качестве ответчика на открытом судебном заседании, но в то же время не сомневалась, что в ее отсутствие члены комиссии признают ее виновной в заговоре с целью убийства Елизаветы. Рано утром в пятницу Мария потребовала пригласить новую, расширенную делегацию. Среди пришедших был Уолсингем, которого она видела впервые. После некоторых уступок, сделанных обеими сторонами, Сесил спросил, явится ли она на суд, если ее официальный протест будет принят и письменно подтвержден членами комиссии. Мария с неохотой согласилась. Она так сильно желает очистить себя от выдвинутых обвинений, что принимает его условия.

В начале десятого утра члены комиссии заняли свои места в зале суда, где вскоре появилась Мария в черном бархатном платье и белом батистовом чепце, к которому была прикреплена длинная белая вуаль из полупрозрачного газа. Когда она медленно, но решительно вошла в зал, присутствующие в знак уважения сняли шляпы. Она любезно поприветствовала всех собравшихся, заняла предназначенное для нее место и принялась с интересом разглядывать зал, пытаясь понять, кого включили в состав комиссии и кто из них может быть на ее стороне.