Пьер Ленуар вызывает к себе Пьера Огюстена Карона де Бомарше, свое доверенное лицо в тайных предприятиях, которые префект парижской полиции позволяет себе вести на дипломатическом поприще независимо от короля, и компаньона по хлебным поставкам, что префект парижской полиции также позволяет себе, не поставив в известность своего государя. Пьер Огюстен прибывает в назначенный час. Пьер Ленуар предлагает сесть, вытирает вспотевший лоб, перегибается через стол и негромко, таинственно задает свой паршивый вопрос:

– У вас есть разрешение короля?

Пьер Огюстен отставляет правую ногу, опирается о колено рукой, тоже приближает свое лицо к лицу Ленуара и также негромко и таинственно говорит:

– У меня нет разрешения короля.

Ленуар отшатывается и восклицает, причем в его голосе отчаяние гремит, как пушечный залп:

– В таком случае я буду вынужден спектакль запретить!

Пьер Огюстен выпрямляется в кресле, сияет широкой улыбкой и задушевно, почти ласково говорит:

– В таком случае вам достанется от королевы.

Ленуар знает об этом и вешает голову:

– В таком случае мне достанется от короля.

Пьер Огюстен уже откровенно смеется:

– В таком случае разрешите: настроение короля меняется часто, а королева мстительна и не забывает и самых мелких обид. Такой обиды она вам не простит.

Ленуар тяжко вздыхает, и тихая жалоба слетает с его дрогнувших губ:

– Я ужасно рискую, разрешив вам ваш чертов спектакль. Меня же выгонят вон!

Пьер Огюстен тоже вздыхает, пряча насмешку:

– Что делать! Я ведь тоже рискую. Если спектакль состоится, меня упрячут в Бастилию.

Ленуар глядит на него вопросительно:

– Что же нам делать?

Пьер Огюстен поднимается:

– Не предпринимать ничего. Сделайте вид, как все делают вид, что вам ничего неизвестно, и пусть всё идет как идет, а там поглядим.

И префект парижской полиции делает вид, как и все. И тринадцатого июня 1783 года с утра в помещении театра Меню Плезир начинается страшная суета. С испуганными лицами бегают рабочие сцены. Стучат молотки. Глаза помощников режиссера готовы выскочить из орбит. Режиссер нервно перебирает листы со своими пометками. Актеры с бледными лицами снуют то туда, то сюда, украдкой подскакивают к щели между занавесом и ложей директора и устремляют пытливые взгляды в зрительный зал. Зал наполняется! Зал наполняется до отказа! Не бывает для завзятых актеров ничего лучшего, чем до отказа заполненный зал. Ах, как они будут играть! Как они будут играть!

Тем временем чья-то услужливая рука подбрасывает в бумаги короля пустой бланк пригласительного билета. Готовясь к утреннему приему министров, король перебирает их и обнаруживает не подобающую времени и месту картинку. Он рассматривает её. Ему любезно улыбается Фигаро. Он переворачивает её. Оборот её пуст. Никакого имени не стоит там, где должно стоять имя. Это пригласительный билет, он видит это с первого взгляда, как видит и то, что его, короля, нужным пригласить не сочли. Как, помимо воли его?… Он оскорблен, он взбешен, что с ним приключается до крайности редко, он вне очереди вызывает к себе Ленуара и сует ему под нос подлый билет:

– Это что?

Ленуар дает объяснения, ясные, четкие, краткие, как подобает префекту полиции. В Меню Плезир дается спектакль, спектакль дается для развлечения по поводу дня рождения принца, ему и в голову не пришло, что королев не поставила в известность его величество короля. Этого король не может признать. Его бешенство понемногу проходит. Каков прохвост этот комедиант, наглый, опасный прохвост. Король размышляет. Ленуар почтительно ждет. Король изъявляет свою последнюю волю:

– Спектакль отменить… однако запретить не раньше… чем за десять минут до начала.

Зал переполнен. Кое-кто из важных персон в проходе стоит. Зритель ждет с нетерпением. Однако занавес не поднимается. Проходит пять минут. Проходит десять минут. Сбоку на сцену выходит взволнованный Фигаро и вместо того, чтобы сказать свою первую фразу, которую все знают и ждут, дрогнувшим голосом говорит:

– Мадам и мсье, именем короля спектакль запрещен.

Столпотворение в зрительном зале. Отдельные возгласы:

– Это неслыханно!

– Это деспотизм!

– Этого так оставить нельзя!

И действительно, этого они так не оставят: король нанес публичное оскорбление не столько знаменитому автору и прекрасным актерам, сколько титулованной знати, обитающей при дворе. Это слишком серьезно. Каждый из представителей этой титулованной знати не моргнув глазом снесет оскорбление от короля, но все они вместе никакого оскорбления от короля не намерены и не смогут стерпеть.

Один Пьер Огюстен не чувствует себя оскорбленным. Ведь это борьба. Он нанес отличный удар по самолюбию короля и восстановил против него всю придворную знать. Он получил ответный удар, который королю будет дорого стоить. Что ж, придет время, и он нанесет новый удар.

А пока он занят вновь пошатнувшимся положением Франции. Приготовление союзного флота в Кадисе подавляет последние капли решимости англичан. Английское правительство предлагает начать переговоры о мире. Предварительное соглашение подписывается двадцатого января, но его условия не выгодны для Французского королевство, которое не может не считать себя победителем в этой войне, и обсуждение каждого пункта ещё продолжается. В обсуждении участвует Англия, с одной стороны, и Франция, Испания и Соединенные Штаты, с другой стороны. Посредницей выступает Россия, что, по мнению Пьера Огюстена, уж слишком. Обсуждение идет тяжело. Представитель Соединенных Штатов то и дело предает интересы Франции и играет на руку Англии, так что Франция, слишком дорого заплатившая за победу, не выигрывает почти ничего.

Пьер Огюстен не может не воспринимать это обстоятельство как личное поражение. Судьбе как будто этого мало. Другой удар по интересам Франции наносит Россия, которая своим посредничеством покупает молчание европейских держав. В июле Крым входит в состав Российской империи, и что самое поразительное, он входит в её состав не в результате войны, а в результате вполне нормального и законного соглашения с крымским ханом, который явно устал разрываться между слабеющей Турцией и набирающей силу Россией. Война, насилие могли бы вызвать протест. К мирному соглашению трудно придраться.

А надо придраться, неважно к чему. От крымских гаваней до Стамбула не более двух суток хода, и русские батареи могут обстреливать султанский дворец. Турция, как выражаются на востоке, становится домом, у которого не стало дверей. Каждую минуту в этот дом могут ворваться разбойники. Ни один европеец не сомневается в том, что Россия не ограничится Крымом и нападет на Турцию, не сегодня, так завтра, поскольку все европейцы всегда со слабыми поступают именно так. Истина эта банальна, и Пруссия уже хлопочет о том, чтобы поделить никчемную Турцию, как только что поделили никчемную Польшу. А тут ещё Ираклий, царь Грузии, признает верховную власть России и на коленях умоляет, что добрая Екатерина приняла его обреченную, несчастную, раздробленную страну под свой великодушный скипетр. Правда, пока что Екатерина колеблется, спасть или не спасать ей действительно, несчастную, действительно обреченную Грузию от истребления турками или персами, однако если она согласится, Россия возьмет Турцию в оборот с двух сторон, что неизбежно, поскольку Турция действует повсюду против неё на Кавказе и поднимает на борьбу с ней лезгин и другие дикие племена. А кто проиграет от этого в первую очередь? Франция проиграет, в этом сомневаться нельзя, ведь именно Франция стоит за спиной Турции в каждой войне против России, единственно ради того, чтобы защитить свои торговые интересы в Леванте.