Если тактика рассыпного строя порой приносила успех при взятии вражеских позиций приступом, она не могла возобладать при тактическом наступлении, особенно когда обороняющаяся сторона стала при любом удобном случае рыть траншеи и сооружать брустверы, как происходило в 1863 и 1864 годах. Опытным путем было установлено, что атакующие должны иметь по меньшей мере трехкратное превосходство, чтобы успешно преодолеть траншеи, защищаемые подготовленным противником. Артиллерия, у которой нарезное оружие отняло немалую часть атакующего потенциала, лучше всего проявляла себя при обороне, поливая наступающих пехотинцев шрапнелью или картечью (как было при Малверн-Хилл). Несмотря на отдельные успехи тактических лобовых атак (победы конфедератов при Гейнс-Милл, Ченселорсвилле и Чикамоге или северян при Мишенери-Ридж и Сидар-Крик), обороняющимся обычно удавалось их отражать. Даже когда траншеи были взяты, цена успеха была обычно слишком высока. Пропитанные романтизмом войны, упивавшиеся «наступлением» и «доблестью» солдаты-южане в Семидневной битве понесли жестокие потери именно вследствие своих атак. Дэниел Хилл был вправе размышлять, воскрешая в памяти груды тел перед позициями северян под Гейнс-Милл: «Все считали за великую доблесть взять артиллерийскую батарею или линию земляных укреплений силами пехоты… Наша кровь лилась в те дни необыкновенно щедро»[864].

В 1862 и 1863 годах армии Конфедерации переходили в тактическое наступление в шести из девяти битв, в которых количество потерь с обеих сторон превышало 15 тысяч убитых и раненых. Хотя им удалось победить в двух из них (Ченселлорсвилл и Чикамога) и достичь стратегического успеха в третьей (Семидневной), общие потери южан в этих шести сражениях составили 89 тысяч человек (на 20 тысяч больше, чем у федералов). Весной 1864 года ситуация изменилась, когда войска Гранта потеряли едва ли не в два раза больше людей, чем армия Ли, когда янки наступали от Уилдернесса до Питерсберга. Достижение победы посредством устаревших методов тактического наступления оказалось несбыточной мечтой в век новой винтовки. Тактическое господство оборонительных построений помогает понять, почему Гражданская война оказалась столь долгой и кровопролитной. Винтовка и окопы доминировали на полях сражений Гражданской войны в той же мере, что и пулемет и окопы во время Первой мировой.

IV

Утром 2 июля 1862 года кавалерийский офицер союзной армии осматривал поле битвы, окутанное мглистым туманом. «Пока не рассеялся туман, только наши уши слышали крики тысяч агонизирующих раненых, — писал он двадцать лет спустя, когда его воспоминания все еще были живы, — но вскоре ужасающее зрелище на склонах холмов открылось нашим глазам. На земле лежало свыше пяти тысяч убитых и раненых… Живых было немало, и они двигались, поэтому казалось, что само поле битвы куда-то ползет»[865]. Стороны заключили перемирие, чтобы предать земле мертвых и оказать помощь раненым. Эти действия обнажили ужасы войны в еще большей степени, чем сама битва. «Сама картина и запах, который сопровождал нас, были просто неописуемы, — писал конфедерат из похоронной команды. — Трупы раздулись вдвое, некоторые из них буквально разрывало от зловонных газов… Запах был настолько тошнотворен, что через короткое время нам сделалось дурно и мы склонились к земле, мучимые приступами рвоты». А один янки, писавший домой после другой битвы, описывал полевой госпиталь, разбитый в здании фермы: «Около здания бродят фермерские свиньи и пожирают [ампутированные] руки и другие части тел»[866].

Многие гражданские лица с обеих сторон, но особенно на Юге, видели картины войны и сами вдыхали ее запах. Большинство боев в мае и июне 1862 года проходило практически у ворот Ричмонда. Немалое число из 21 тысячи раненых при Севен-Пайнс и в Семидневной битве привезли в город. «Мы жили в одном огромном госпитале и дышали запахами склепа», — вспоминала одна из жительниц Ричмонда[867]. Церкви, гостиницы, склады, магазины, амбары, даже частные дома служили временными госпиталями. Белые женщины сотнями записывались в медсестры, а рабов мобилизовали в санитары или могильщики.

Как и в армии Союза, конфедераты оказывали первую помощь раненым в полевых госпиталях, расположенных рядом с полем брани или непосредственно на нем. На Юге медлили с учреждением военных госпиталей для лечения и реабилитации тяжелораненых, а также серьезно заболевших солдат. Поначалу такие госпитали появлялись по инициативе местных органов или частных лиц. В конце 1861 года эту функцию взяла на себя медицинская служба конфедератов. В Ричмонде было учреждено несколько военных госпиталей, главным из которых стал госпиталь на холме Чимборазо к востоку от города — крупнейшее в мире учреждение подобного типа. Он насчитывал 250 павильонов, в каждом из которых могло разместиться от 40 до 60 пациентов, и 100 палаток, рассчитанных на 8—10 выздоравливающих каждая. Однако к июню 1862 года, когда в город стали поступать тысячи раненых, лишь часть этого комплекса была готова, поэтому многие умерли под открытым небом, так как их негде было положить. Шок, испытанный после Семидневной битвы и последующих сражений в Виргинии, вызвал расширение и модернизацию военных госпиталей Юга.

Этот шок в сочетании с наглядным примером женщин-добровольцев в Ричмонде и Коринте (Миссисипи) также заставил медицинскую службу, ранее высокомерно относившуюся к медсестрам, пересмотреть свои взгляды.

Накануне Гражданской войны Флоренс Найтингейл была образцом для подражания женщин как Англии, так и Америки. Найтингейл произвела революцию в не выдерживавшей никакой критики британской медицинской службе во время Крымской войны. Она возвела уход за ранеными в ранг профессии, а в 1860 году организовала первую в мире школу сестер милосердия при больнице святого Фомы в Лондоне. Когда война пришла в Америку, некоторые белые южанки предлагали свои услуги в качестве медицинских сестер или устраивали небольшие госпитали для раненых солдат. Одним из лучших являлся госпиталь в Ричмонде, учрежденный Сарой Луизой Томпкинс, которой Джефферсон Дэвис в конце концов присвоил звание капитана, потому что ее лечебница была признана военным госпиталем.

Эти примеры опровергают предрассудки об «утонченных леди», работавших в военных госпиталях. Для белой леди было допустимо ухаживать за больными в домашних условиях или даже в хижинах рабов, но в сугубо мужской среде военных госпиталей им было делать нечего — там происходило такое, что нельзя было видеть никакой женщине. Женщины должны были сидеть дома, делать бинты, вязать солдатам носки и создавать комфортную обстановку для испытавших тяготы сражений мужчин. Несмотря на то, что на первом этапе войны превалировала именно такая точка зрения, многие южанки из хороших семей презрели неодобрение своих отцов и братьев и добровольно пошли в сестры милосердия. Одной из них была 27-летняя Кейт Камминг из Мобила, которая в апреле 1862 года отправилась в Коринт, где истерзанная армия Борегара пыталась прийти в себя после сражения при Шайло. Камминг писала: «В ответ на заявление