после нее тем, что они с грустной усмешкой называли «эвакуацией Коринта», то есть диареей; компанию им составил Шерман, подхвативший малярию. Провал попыток Хэллека после взятия Коринта продолжить наступление вдоль Миссисипи частично был обусловлен его боязнью повальной смертности от болезней среди непривычных к такому климату жителей Севера, вынужденных в летнюю пору маршировать по штатам Нижнего Юга.

Заболевания также повлияли на исход кампании на Виргинском полуострове. Самочувствие солдат Макклеллана, и без того не блестящее после затяжных дождей и удушающих испарений болот Чикахомини в мае и июне, только ухудшилось после прибытия в Харрисонс-Лэндинг в июле. Около четверти из тех, кто не был ранен, болели. Каждый день отмечались новые случаи малярии, дизентерии и брюшного тифа. Сам Макклеллан не вполне оправился от перенесенной дизентерии. С началом сезона пика заболеваний (август-сентябрь) администрация пошла навстречу просьбам Макклеллана и вывела его армию с Полуострова.

В принятии этого решения сыграли свою роль также стратегические и политические соображения. Признав несостоятельность своих потуг в качестве верховного главнокомандующего, Линкольн вызвал с западного фронта Хэллека и назначил на этот пост его. Президент также сформировал из корпусов Бэнкса, Фримонта и Макдауэлла в северной части Виргинии новую армию и вручил командование над ней Джону Поупу, также переведя того с Запада. Пока происходила эта реорганизация, Конгресс рассматривал законопроект о конфискации всей собственности конфедератов (включая рабов), а Линкольн склонялся к тому, чтобы издать Прокламацию об освобождении. Провал кампании Макклеллана на Полуострове не был лишь военной неудачей; он знаменовал собой окончание ограниченной войны ради ограниченных целей, которую хотел вести Макклеллан. С этого момента и до самого конца Север сражался не за сохранение прежнего Союза, а за его разрушение и воздвижение на его развалинах нового государства.

16. «Или мы освободим рабов, или сами станем рабами»

I

Если сам Роберт Ли был недоволен тем, что армия Макклеллана избежала полного разгрома во время Семидневной битвы, то общественное мнение Юга не разделяло его досады. «Этой „Великой армии“ Севера был нанесен решающий удар, — торжествовал один ричмондский обыватель. — Ли произвел перелом в войне, и я не удивлюсь, если нас ждет долгая череда успехов». Ли превратился в героя дня. Больше никто не поминал «Короля лопат» или «убегающего Ли». Вместо этого Richmond Whig заявила, что сдержанный виргинец «поразил и поставил в тупик своих очернителей великолепием своего гения… своей энергией и отвагой»: «Он навсегда утвердил себя в наших сердцах, и вся страна теперь по праву воздает ему хвалу»[883].

Все эти комментаторы, разумеется, не могли предвидеть парадоксальные последствия успехов Ли. Если бы кампания Макклеллана увенчалась успехом, то война бы закончилась, причем Союз вернулся бы к жизни с минимальными потерями для Юга. Рабство бы сохранилось (будучи лишь слегка видоизменено), по крайней мере на какое-то время. Разбив Макклеллана, Ли гарантировал продолжение войны до уничтожения рабства, Старого Юга и практически всех устоев, за которые сражалась Конфедерация.

После Семидневной битвы в стратегии Союза произошел решительный поворот в сторону ведения тотальной войны. Поначалу северяне пали духом, в то время как южане получили большой заряд оптимизма. «Здесь царит отчаяние», — писал один видный нью-йоркский демократ, а республиканский хроникер отмечал: «…самый мрачный день, который мы видим со времен Булл-Рана… Все выглядит ужасно… Мне нелегко сохранять горячую веру в торжество государственности и закона». Хотя Линкольн также пребывал в угнетенном состоянии духа, он действовал решительно: «Я собираюсь продолжать битву, пока не выиграю ее или не умру, пока нас не завоюют или пока Конгресс либо народ не откажет мне в доверии», — писал он губернаторам штатов[884].

Линкольн уже осознал, что прекращение набора рекрутов в апреле было ошибкой, но он не решался объявить о новом призыве сразу после Семидневной битвы, опасаясь «паники и массового дезертирства». Эту дилемму весьма мудро разрешил Сьюард. Он поспешил в Нью-Йорк, где совещался с губернаторами северных штатов. Они согласились подписать воззвание к президенту (написанное Сьюардом), в котором просили обратиться к штатам с призывом предоставить новых добровольцев и «закрепить» «недавние победы нашего оружия… ускорив крах мятежа». Сьюард датировал этот документ 28 июня. Таким образом, «с согласия» губернаторов, Линкольн 2 июля объявил о наборе 300 тысяч добровольцев, чтобы привести войну «к быстрому и победному концу»[885].

Вновь вышли на сцену вербовочные комитеты. Губернаторы призывали волонтеров сражаться за «старый флаг, страну, Союз и Свободу». Джеймс Гиббонс, квакер и аболиционист, «в необходимых случаях впадавший в гнев и ярость», сочинил для волонтеров ставшее популярным стихотворение, положенное вскоре на музыку Стивеном Фостером, Лютером Эмерсоном и другими: «Мы идем на подмогу, отец Авраам, нас еще триста тысяч теперь!» Но триста тысяч шли на подмогу далеко не так быстро, как хотелось. Парады и митинги 1862 года были лишь слабой копией бурных демонстраций 1861-го. Растущий список жертв дал гражданам понять, что война — не красивая игра. Хотя Север и мобилизовал всего лишь треть годных к строевой службе людских ресурсов, экономический бум и летняя сельскохозяйственная страда оставили без дела очень немногих юношей, готовых податься в волонтеры, которые к тому же (как и те, кто уже служил) должны были записаться на три года. Губернаторы уведомили военное министерство о том, что легко могут заполнить свои квоты желающими служить короткий срок, но предоставить достаточное количество «трехгодичников» будет весьма нелегко.

В ответ правительство прибегло к старому методу кнута и пряника. Роль пряника играли премии за поступление на службу. Военное министерство санкционировало выплату авансом 25 долларов из тех 100, которые полагались за увольнение с хорошей аттестацией. В добавление к этому некоторые штаты и города предлагали отдельные премии добровольцам-«трехгодичникам». Задуманные как своего рода компенсации за экономические жертвы, которые несут волонтеры и их семьи, эти поначалу скромные поощрения вылились в карикатурные аукционы наемников, когда разного рода сомнительные личности боролись за право попасть в квоты добровольцев. Кнутом же послужил закон об ополчении, принятый Конгрессом 17 июля 1862 года. Закон включал в ополчение всех годных к военной службе мужчин от 18 до 45 лет и наделял президента полномочиями призывать ополчение штатов на армейскую службу на срок до девяти месяцев. А так как ополчение во многих штатах пребывало в коматозном состоянии, ключевое положение закона давало президенту право «принимать все надлежащие постановления… чтобы обеспечить сбор ополчения или ввести данный закон в действие иным способом»[886]. В этом положении содержался потенциал для колоссального расширения полномочий федеральной власти в ущерб правам штатов. Администрация не стеснялась применять свою власть и, игнорируя